Бородинское поле

- Мне тоже, - тихо отозвалась Флора, и голос ее звучал

искренне и нежно.

- У тебя были твои приятели.

- У тебя тоже были приятельницы.

- Они мне не могли заменить тебя.

- Что так?

- С ними скучно.

- Не припомню, чтоб ты веселился со мной.

- С тобой интересно. А с ними говорить не о чем, с ними

можно только забавляться.

- Значит, они забавные? В наш век это уж не так плохо.

- Я имел в виду не те забавы, о которых ты говоришь, -

уточнил Виктор - и сразу, без перехода: - Читаешь Келлера?

- Так, смотрю и вспоминаю. Тут пометки Бена. Он, видно,

активно забавляется и не скучает, в отличие от тебя.

- Его на все хватает, на всевозможные забавы. Вчера он

затащил меня на заседание в ООН.

- И ты там скучал?

- Представь себе, было чертовски весело.

- Даже? Что тебя там развеселило?

- Сионизм приравняли к расизму и расовой

дискриминации. Большинством голосов.

- Это хорошо или плохо? - наивно спросила Флора.

- Бен взбешен. Он объявил войну всем, кто проголосовал

за резолюцию, осуждающую сионизм.

- Это неинтересно. Расскажи лучше, чем ты занимался

все эти долгие-предолгие месяцы?

- Все тем же. - Виктор смотрел на племянницу

пристально, и в его взгляде было что-то интригующее.

- У тебя появились новые увлечения? - словно отвечая на

его взгляд, спросила Флора.

- Пожалуй, нет. Ничего интересного. Они все

поразительно похожи, точно сошедшие с одного конвейера.

- И ты до сих пор не нашел ничего достойного твоего

внимания?

- Мне кажется, что это вообще невозможно. По крайней

мере, у нас, в Штатах.

- В Европе то же самое, - с грустью ответила Флора, и

печальный вздох помимо воли вырвался из ее груди.

Прибавила: - Ложь, лицемерие, эгоизм. Свобода! - невесело

усмехнулась она. - Для кого? Мы были свободны, так мы

считали. Свободны и независимы, пока у нас водились деньги.

Свободны в любви. Любовь мы сделали своим знаменем и

хотели пронести ее по всему миру, размахивали им перед

лицом всего человечества и кричали: "Любите друг друга!"

Человечество нас не поняло и отвечало презрением или в

лучшем случае выражало сострадание, нас жалели. И в

общем-то были правы: то, что мы называли любовью, в

действительности был обыкновенный секс, как у Келлера. -

Она кивнула на книгу.

- У тебя был мальчик?

- Был. Бесхребетный, бесхарактерный мечтатель.

Сначала он мне нравился своей нежностью и добротой. Потом

вызывал жалость. В нем не было ни капельки мужчины.

Вскоре мы разошлись.

- Короче говоря, ты изменила ему.

- Это не считается изменой.

- И у тебя появился другой мальчик.

- Полная противоположность Бобу. Эгоист с садистскими

наклонностями. Считался только со своими желаниями.

Фанатик и мистик, истерик и наркоман. Не стоит об этом,

Виктор.

- Ну а где вы жили? Это интересно.

- Я расскажу тебе потом. В другой раз... Сегодня ночью.

Хочешь? - И в голосе и во взгляде сквозило греховное

таинство, давно желанное, но совершенно неожиданное для

Виктора. - Ты придешь ко мне? - спросила она, не сводя с него

тающих, влажных глаз.

Виктор понимающе кивнул, поднялся и, уходя, ласково

потрепал ее волосы, сказав вполголоса:

- Кажется, Бен заявился. Неожиданно и странно.

- Я буду ждать, - полушепотом напомнила Флора.

4

Встретив в прихожей Бена, Нина Сергеевна ужаснулась.

- Что с тобой, сынок, где ты так вымазался? Будто за

тобой гнались, - сказала она по-русски.

- На дворе дождь и грязь, - грубо и недружелюбно

ответил Бен по-английски. С матерью у него в последнее

время назревал конфликт. Ей не нравилось поведение сына.

Она пробовала как-то повлиять на него, предостеречь, но все

ее разговоры вызывали у Бена новый бешеный взрыв протеста

и возмущения, в котором уже открыто сквозила ненависть к

матери. В такие минуты он не только не считал ее

американкой, но готов был видеть в ней врага Америки.

Нине Сергеевне почудилось, что ее фраза "Будто за

тобой гнались" попала в точку и потому взбесила сына. Живя в

постоянной тревоге за детей, и главным образом за Бена, с

которым, по ее мнению, должно что-то недоброе случиться,

она в эту минуту с ужасом решила: случилось.

- Что случилось, Бен? - спросила она натянутым от

подступающего волнения голосом.

- Ни-че-го! Понимаешь?! Ровным счетом нуль! -

раздраженно вскричал Бен прямо в лицо матери. В этот

момент Виктор вышел от Флоры и появился в прихожей,

услыхав такой напряженный разговор, который его всегда

возмущал.

- Не смей так с мамой разговаривать, - стараясь

сохранить спокойствие и в то же время строго оборвал брата

Виктор. Суровый взгляд его выражал непреклонную

решимость. Бен обратил на это внимание и ответил,

оправдываясь:

- Пусть она не пристает. Что ей от меня надо?

- Мама не пристает, мама спрашивает, потому что она