Бородинское поле

отцом может произойти трагедия, виновником которой

окажется он, Андрей. Поэтому, на ходу сбросив с себя в

прихожей куртку и вопросительно взглянув в заплаканное,

скорбное лицо матери, появившейся из отцовского кабинета,

он без слов вошел к отцу.

Александр Кириллович лежал на высоких подушках. На

сына посмотрел мягко и нежно и тут же прикрыл глаза веками.

- Тебе плохо, с сердцем плохо? - сразу спросил Андрей, и

в голосе его прозвучала неподдельная тревога. Он взял руку

отца, чтоб нащупать пульс. Рука была вялая, безжизненная,

как плеть. - Врача вызвали?

- Врач, сынок, нам не поможет, - тихо, через силу

прошептал Александр Кириллович и, открыв глаза, добавил: -

Возьми стул, присядь. Я хочу сам от тебя все услышать.

Андрей взял стул, сел, глядя в упор на отца. Глаза их

встретились: печальные, усталые, какие-то потухшие глаза

отца и пытливые, изучающие глаза сына. "На самом деле

болен или ловко притворяется?" - прочел Александр

Кириллович вопрос во взгляде Андрея. Ответа не нашел. И

сам молчал. Тогда отец уточнил вопрос:

- Что заставило тебя решиться на такой шаг?

- Я не могу больше так жить. Здесь мне тесно, душно. Я

задыхаюсь. Я зря убиваю свою жизнь, гублю свой талант на

пустяки, - заговорил Андрей негромко, и так как отец не

перебивал его, слушал внимательно, он продолжал: - Мне все

опротивело. Я ненавижу, понимаешь, отец, ненавижу всех этих

Остаповых, Макаровых, всех этих замшелых героев Бородина,

ортодоксальных мещан и квасных патриотов...

Он вдруг умолк, и злой огонь сверкал в его глазах. Отец

понимающе кивнул, и кивок этот мог означать согласие с тем,

что говорил сын. Потом тихо спросил, глядя на Андрея цепко и

проникновенно:

- А ты уверен в том, что в Израиле не будешь

задыхаться?

- Я не собираюсь в Израиль. Я поеду в Штаты. Там у

меня есть знакомые, которые обещают. . Короче, база на

первый случай у меня есть. Я еду с друзьями.

- Кто они, если не секрет?

- Виталий Лужин и еще его товарищ, родители которого

уехали три года тому назад и блестяще устроились в Штатах.

- Да! Лужин, - после паузы произнес Александр

Кириллович. - Я чувствовал, что посадит он тебя в грязную

лужу. То, что ты не подумал о нас с мамой, - это дело твоей

совести. Наверно, мы заслужили такой жестокий удар. Но

почему ты не подумал о себе? Ты же умный парень. Я не

ожидал от тебя такого опрометчивого легкомыслия. Нет, сынок,

не ожидал. Я бывал в Америке, встречался, знаю. Там тоже не

легко и не просто стать тем, кем ты хочешь. Поверь мне, мой

мальчик. Здесь у тебя больше шансов на успех. Не надо

суетиться и спешить. Все будет как надо. Твой отъезд не

принесет тебе счастья. На твоей совести останется на всю

жизнь печальная участь, трагедия твоих родителей. - Голос его

дрогнул, оборвался, точно не хватило воздуха. Он опять

опустил веки и, уже не открывая глаз, продолжал: - Я никогда

ни о чем тебя не просил. Сегодня прошу в первый, и возможно

в последний, раз: откажись. Возьми бумагу, садись за мой

письменный стол и напиши.

Александр Кириллович открыл глаза и умоляюще

уставился на сына. Печать обреченности легла на его лице. И

Андрей покорился, сказал:

- Хорошо, - и сел за стол. Спросил: - Что писать?

- Пиши: "Я не знаю женщины, приславшей мне вызов в

Израиль. Я не собирался и не собираюсь уезжать из страны,

где я родился и вырос, где получил высшее образование. Я

отметаю всяческие провокации сионистов". Хотя нет, не так.

Пиши: "Присланный мне вызов я расцениваю как гнусную

провокацию врагов моей любимой Родины, Страны Советов..."

- А можно без "любимой"? - сказал Андрей, делая записи

на листке бумаги. - И потом это "Страна Советов" ни к чему.

Зачем лишние слова?

- Пересиль себя. Я понимаю тебя, но иногда это нужно. В

этом ничего худого нет. Цель всегда оправдывает средства.

- Хорошо, я сделаю так, как ты хочешь. Пусть будет по-

твоему. Быть может, я не прав и поступил легкомысленно.

Может быть.

- Спасибо, сынок, спасибо, родной. Ты спас себя и своих

родителей. Об этом ты никогда не пожалеешь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Бортпроводница объявила: самолет пересек линию

государственной границы, и теперь полет продолжается в

воздушном пространстве Союза Советских Социалистических

Республик. Наташа и Дэниел Флеминг одновременно

наклонились к иллюминатору. Но там, под ними, снежными

лавинами громоздились причудливые облака, плотно

прикрывшие землю. Они красочно сверкали и переливались в

лучах полуденного солнца, создавали какой-то неземной,

фантастический мир, сотканный из детских сказок и

юношеских грез. В дали горизонта среди зубчатых торосов

возникали какие-то строения, окруженные купой деревьев и

стогами. Они напоминали, притом очень явственно и картинно,