Бородинское поле

- Я спрашиваю номер армии... - не повышая голоса,

сказал переводчик.

- Откуда мне о таких номерах знать. Я обыкновенный

боец.- А фамилию командующего армией знаешь?

- А то нешто вы не знаете?

- Тебя спрашивают, ты отвечай по существу.

- Ну, Сталин командует.

Переводчик ухмыльнулся и начал объяснять. Лицо

офицера презрительно морщилось.

- Сталин - это в Москве. А здесь кто командует дивизией?

- В голосе переводчика прозвучали раздражительные нотки,

- Кутузов, - серьезно ответил Ананьин, делая глуповатое

лицо.- Он генерал, этот Кутузов? - недоверчиво переспросил

переводчик, сделав заметку в блокноте.

- Стало быть, генерал. А может, и маршал. Я с ним не

встречался, - так же простецки ответил боец.

- А полком кто командует?

- Багратион.

Теперь переводчик все понял.

- Багратион? Хорошо. А ты жить хочешь? - Переводчик

вскинул на Ананьина ожесточенный взгляд. - Или ты хочешь,

чтобы мы тебя распяли вот на этой стене? Хочешь?

Ананьин не ответил. Он смотрел перед собой на

оклеенную старыми, порванными обоями стену тупо и широко,

пытаясь представить себе, как его, живого, будут ржавыми

гвоздями прибивать к стене. Может, сейчас самое время

броситься на офицера и вцепиться в горло? Но его раненые

ноги не выдержат. На стене в маленькой рамочке без стекла -

фотография девушки. Должно быть, хозяйской дочки. Темные

волосы и большие глаза. Похожа на Люду, его невесту. Нет, не

дождется Люда жениха. Разревелась на вокзале у вагона, когда

прощались. Наверно, чувствовала, что навсегда. Пришлют

похоронку - пропал без вести. А может, и вообще не сообщат.

Командир подумает, что он в плену. А может, и не подумает.

Пашка Голубев расскажет - он видел, как его взяли. Да что

Пашка - сам виноват, по глупости попал. А все-таки танк

гробанул и тех двоих, что шли по воду. А может, и танкистов.

Нет, пожалуй, танкисты успели выскочить. Они-то его и

схватили. Как цыпленка. Бегут мысли... Резкий голос

переводчика обрывает их:

- Где твой полк? Отвечай!

- Там... - Ананьин кивнул на окно.

- Где там?

- На Бородинском поле.

- А точнее, где?

- По всему полю. В окопах,

- Танков много?

- Много.

- Сколько?

- Не считал. Может, сто, а может, и тысяча.

- Где танки русских?

- Везде.

Переводчик что-то сказал офицеру по-немецки. Тот

лениво поднялся, обошел вокруг табуретки, стал у Ананьина за

спиной. Переводчик сказал:

- В последний раз спрашиваю: будешь отвечать?

- Я отвечаю.

Переводчик слегка кивнул, глядя мимо Ананьина. И в тот

же миг эсэсовец нанес сильный удар. И хотя Ананьин ожидал

удара, все ж не удержался, свалился на пол. Офицер пнул его

трижды сапогом и что-то взахлеб проговорил. Переводчик

сказал:

- Кто тебя послал в эту деревню?

- Сам пришел, - ответил Ананьин, пытаясь встать.

- Зачем?

- Чтоб уничтожить ваш танк, который уничтожил моих

товарищей.

Офицер снова что-то быстро и в ярости прокричал,

переводчик перевел:

- Кто командует артиллерией на кургане? Здесь, под

Шевардино? На редуте?

- Командир.

- Фамилия? - стремительно спросил переводчик.

- Не знаю. Я с ним не знаком.

Ананьин думал: как только офицер приблизится, схвачу

его за ноги, опрокину - и делу конец. До распятия не дойдет:

они пристрелят. Это самое лучшее, чего можно желать в

данной ситуации. Но офицер, словно разгадал его замысел,

отошел в сторону и держался на некотором расстоянии. Ныли

раны, болел бок от пинков сапогом. Пора бы кончать

"представление". Еще минута - и Ананьин не выдержит,

потеряет самообладание, сорвется. Он весь переполнен

ненавистью к палачам. До жути. Печально плачут на стене

ходики, мечется маятник в странной тревоге. Незаметно ползут

стрелки. Скоро семь. Но Ананьин не знает, что атака

батальона назначена на семь утра: идущему в разведку не

положено этого знать.

- Мы будем тебя живого палить на огне, - стиснув зубы,

шипит переводчик. - Сначала распятие, потом огонь.

Ананьин понимает - это не угроза. От этих людоедов

всего можно ожидать. И вдруг. . гул самолетов, явственный,

тугой, ноющий, как зубная боль. Офицер кивнул верзиле, и тот

вышел за дверь - посмотреть. Через минуту вернулся с

веселой миной, и Ананьин понял: немцы полетели бомбить

Бородинское поле. А вот и первые отдаленные взрывы

встряхнули избу. И еще, уже близко, ухнуло так, что полетели

остатки стекол в окнах. Переводчик и офицер вскочили со

своих мест и недоуменно переглянулись: это уж слишком. Но в

тот же момент от нового мощного взрыва бомбы изба

покачнулась, будто фантастический богатырь толкнул ее в

сторону, заскрипели вверху стропила, угол потолка обвалился.

Да, асы фельдмаршала Кессельринга не рассчитали.

Когда от их бомбы обрушился угол потолка в шевардинской

избе, где допрашивали Ананьина, все эсэсовцы в панике

метнулись вон.