Бортовой журнал 7

Грущу я. Вертолет, естественно, принадлежит, например, жене или еще кому-то из ближайших родственников, а сам губернатор – аки слеза в стакане, чист совершенно на предмет наличия всяких излишеств, – но все равно грустно.

Все же от земли. Все наши радости и горести от нее – от нашей земли. То есть то, что падает уже не первый губернатор, говорит о том, что не хочет земля, чтоб они над ней вот так вот летали на вертолетах американского производства.

Но, может быть, земля хочет, чтоб они летали на вертолетах отечественного производства? Нет. Уполномочен я самой землей на такое заявление: не хочет она и других вертолетов. Не летайте над ней с ружьями, потому как терпению земли приходит конец.

Это ж сколько у нас губернаторов-то, други мои! Вдумайтесь! Их теперь столько, что упади один – и никто этого падения не заметит совершенно. Не Столыпин, чай.

А во времена царя-батюшки на Руси было где-то по 2250 человек на одного чиновника.

Во времена дедушки Брежнева уже их было почти по 250 человек на одного чиновника.

А теперь их 63 человека на одного. Причем за последние десять лет их число удвоилось. То есть десять лет тому назад их было только по 126 человек на одного.

Вот такое удвоение ВВП.

Так что чиновник, ребята, это главное наше достижение. Красивый, лощеный, сытый, любящий мать-Родину, и вообще мать.

И вот теперь они падают с небес.

Так что…

* * *

Я совершенно убежден, что все мы лучше переносим боль в горизонтальном состоянии. Какую боль я имею в виду? Я имею в виду боль за родное Отечество. Как только вижу родное Отечество – так сразу и боль. Как только боль, так сразу и горизонтальное положение. То есть как только ты видишь родное Отечество, то лучше всего тут же бухнуться на спину.

* * *

Лично я частенько падаю в полном изнеможении на кровать, и там уже, на кровати, принимаю жалостную позу: ладонь правой руки покрывает мне лоб, в то время как левая рука повисает совершеннейшей плетью, и плеть та свешивается с кровати, пальцами касаясь торчащей из-под нее ручки ночного горшка. Так я лежу обычно после того, как мне случается слышать речь президента о нашем небывалом расцвете.

В экономической сфере, разумеется. Остальные расцветы не вызывают во мне столь бурной реакции.

* * *

Пока горе нами не переварено, всякое соболезнование преждевременно, а когда мы его переварили, утешать уже слишком поздно. То есть утешитель должен всякий раз метко целить между двумя этими крайностями – так говорят нам классики. Другие же классики утверждают, что все говно, что не прах. Это я все еще о нашей экономике.

То есть если мы сейчас же установим, что она у нас полное говно, то в этом случае нам, пожалуй, никак не удастся соотнести ее с прахом.

Вот это самое обстоятельство и примирило меня несколько с миром, после чего я отдался на волю своим буйным фантазиям.

* * *

Я вдруг подумал, что если бы ввести на этой территории какой-то правильный мор, то значительная часть населения, призванная управлять другим населением, могла бы периодически взлетать над ним только затем, чтобы потом низвергнуться с небес прямо на грешную землю. После чего следовало бы похоронить их со всеми почестями, а тем временем подготовить следующую партию к отправке в объятья Всевышнего.

Только так, как мне видится, и получится предотвратить бесконтрольный их рост.

А еще хорошо бы применить отраву, которая будет безотказно действовать только на управленцев высшего звена, оставляя неповрежденными рядовых управленцев, которые затем подрастают и занимают места убывших управленцев, и, как только это случается, на них сразу же действует та отрава, освобождая таким образом святое для грядущего.

* * *

Опять у нас обсуждают: быть «Газпром-Сити» или не быть.

На мой взгляд, когда говоришь об этом сооружении, всегда надо выбирать слова с особой тщательностью, потому что можно невольно сказать такое, чего никто никогда нигде не напечатает.

И то, что могут напечатать, тоже требуется отсортировать.

Например, мне хочется сказать слово «елда», но будет ли оно принято неискушенным слухом? Как мне кажется, именно слово «елда» в деле возведения этого сооружения является главным, и правота этого утверждения проистекает из фоносемантической значимости этого слова, то есть из того, какое влияние оказывает слово «елда» на уровне человеческого подсознания. А на этом уровне оно воспринимается как: Хороший, Красивый, Храбрый, Могучий, Большой, Величественный, Мужественный.

В действительности же слово «елда» означает не только восставший мужской детородный орган, но и используется в значении «голый», «плешивый». Одни исследователи считают его словом славянским, другие – тюркским. Славяне употребляли его в значении «пришлый» и «кочевник». А для тюркских народов «елда» или «елдаш» – это кунак, попутчик, друг.

Удивительно, но все эти значения как нельзя лучше подходят нашему сооружению: оно возводится пришлыми, и именно с их точки зрения должно обозначать Красивый, Могучий.

А местные жители так не считают.