Борцы

— Это возмутительно!— вопил он, потрясая афишей.— Кто дал право господину Сарафанникову заниматься фальсификацией?! Я знаю, что он очень сильный борец, но где и когда он побеждал меня?! Прекратите матч, я сам с ним буду бороться! И мы ещё посмотрим, кто будет протирать лопатками этот дурацкий ковёр!.. А если он откажется от схватки со мной, я возбужу против него уголовное преследование!..

И пока они продолжали бороться, он выкрикивал нечто подобное.

— Ставлю пятьдесят рублей, что он не устоит против меня до полицейского часа!

Вытерев пот, одутловатый, ширококостный Бороданов сказал, что он директор цирка и сам опытный борец, а поэтому может, положа руку на сердце, заявить, что ничего позорного в проигрыше Сарафанникову нет.

— К мировому!— снова завопил Сапега.— Бороться!— и начал снимать пальто и пиджак.

Директор, нелепо выглядевший в борцовском костюме, призвал его к спокойствию.

— Раз вы борец, вы прекрасно знаете, что я не имею права допускать эту борьбу без разрешения исправника. Если разрешат— завтра, пожалуйста... Кроме того, учтите, что вы собираетесь слишком много форы получить у господина Сарафанникова: он сегодня поднимал штангу, гнул железо, поднимал оркестр и даже боролся. Ему нужен отдых.

— К мировому!

— Это дело ваше. Меня ваши взаимоотношения не касаются. А афишу с собой привёз господин Сарафанников, я за неё не отвечаю. Разбирайтесь с ним сами. А если хотите бороться — завтра я получу разрешение.

Как Сапега ни кипятился, Бороданов стоял на своём.

Никита смотрел на них, и ему казалось, что оба они уже не играют, а ссорятся всерьёз. Но вот разошлась возбуждённая публика, и Сапега залился смехом, довольно потирая руки.

— Ну, как?— хвастливо спрашивал он артистов и восклицал:— Матка боска, какой будет завтра сбор! Неслыханный будет сбор! Готовьте контрамарки! Люди завтра забьют все проходы в вашем цирке. Директор со всеми вами расплатится, да и нам с Сарафанниковым кое-что перепадёт... Но весь эффект именно в том, чтобы завтрашняя победа досталась мне... Это так подогреет собравшихся, что они согласны будут заложить жён и детей, лишь бы попасть в цирк!

— Нет уж,— упрямо сказал Никита,— первый я не лягу.

Как его Сапега ни уговаривал — стоял на своём. Положил он его под восторженный стон публики буквально на третьей минуте, а в раздевалке заявил:

— Завтра тоже положу.

— Ты рехнулся! Матка боска, он рехнулся!

— Ничего не рехнулся. А ложиться не буду, и всё. Вон вы сами в афише писали, что я победил...

— Так в афише мы нарочно, чтобы заинтриговать публику...

— Ну вот, не нарочно вы меня и положите.

— Иезус-Мария! Он сошёл с ума!.. Ты же без денег тогда останешься!

— Ну и пусть. Честь дороже денег.

Сапега побежал жаловаться Бороданову, а Никита подумал: «Голова два уха, не понимает, чему меня Ефим Николаевич учил». После принятого решения сразу стало легче. Огорчал лишь предстоящий разговор с Бородановым.

Однако всё разрешилось просто. Директор сказал:

— Аллах с ним. Только бы тебе не надо было предупреждать его, а положить на манеже... И сбор был бы, да и проучил бы ты его... Сам боролся — понимаю, что честь бывает дороже денег...

Сапега сбежал, а публика чуть не разнесла из-за этого цирк. Всё это сделало Никиту популярным, мальчишки бегали за ним толпой. Но цирк снова начал пустовать.

Сидя над кружкой пива, задумчиво почёсывая щёку, Бороданов сказал Никите:

— Коммерсант из тебя не выйдет... А ошибку исправлять придётся... Быка достанем — будешь бороться.

Никита молчал, обдумывая предложение.

Бороданов пил пиво, уговаривал.

Только мальчишеское самолюбие заставило Никиту решиться на этот шаг. Он сам это понял, когда в нелепом костюме тореадора стоял посредине арены. Публика настороженно молчала. «Скорее бы уж»,— тоскливо подумал он. За кулисами послышался рёв быка, зрители заволновались, испуганно поглядывая на выход. Оркестр грянул марш из оперы «Кармен», и под его звуки, взрывая землю копытом, на манеж выбежал огромный зверь; шестеро униформистов сдерживали его за цепь; она натягивалась, дёргала железное кольцо, продетое в его морду, причиняла ему боль.

Бык вращал налитыми кровью глазами — не понимал, чего от него хотят.

Музыка неожиданно смолкла, служители ослабили цепь, и Никита шагнул к быку. Но животное не подпускало его к себе, оно рыло землю ногой, дрожало от возбуждения. Затем, нагнув голову, бросилось на Никиту. Цепь, лежавшая на земле, натянулась, борец схватился за острые рога зверя, но сразу же отлетел в сторону.

Публика закричала, затопала, засвистела.

Бык продолжал рваться из рук дюжих мужиков, с морды его хлопьями падала пена, глаза сделались багровыми.

Никита снова шагнул к нему, но на этот раз чуть не напоролся на рог. Бык озверел; казалось, служители не смогут его удержать. Никита весь собрался и, сделав выпад, снова вцепился в два широкостоящих рога, но животное мотнуло головой, и он пролетел по воздуху и, перевернувшись, неловко упал на спину.

Раздался смех:

— Это тебе не с паном бороться!

— Трус!