Борцы

Прикладывая ко рту ободранные руки, тяжело дыша, Никита, как одержимый, пошёл вперёд. Ни в одной из схваток он ещё не испытывал такого чувства: «Лучше умереть, чем быть осмеянным». Шаг за шагом он приближался к разъярённому зверю, растопырив руки, стремясь встретиться с ним взглядом. «Если бы они догадались натянуть цепь во время моего броска»,— мелькнула мысль, но в это время огромная морда оказалась рядом, Никита схватился за рога и — о радость!— начал ломать шею бугая. Испытывая нечеловеческое напряжение и торжествуя уже победу, он неожиданно для себя вновь отлетел в сторону, ударился головой о барьер.

Снова грянул смех, но его покрыл истеричный вопль женщины:

— Перестаньте!

Её поддержала другая:

— Не надо! Не надо!

Ничего не видя и не слыша, обливаясь кровью и потом, Никита снова пошёл навстречу четвероногому противнику.

— Прекратить! Варвары! Убийцы! Что вы делаете!— раздались крики.

В первом ряду две женщины упали в обморок, третья билась в истерике.

Дежурный пристав с нарядом городовых ринулся на арену.

— Именем закона я прекращаю представление!

Никита отбросил в сторону городового, как самого его до этого отбрасывал бык, и, закусив губу, уставившись сумасшедшим взглядом на зверя, пошёл вперёд.

— Взять!— приказал пристав, и городовые кинулись на спину Никите, заламывая его руки.

— Пустите!— кричал он.— Вы не имеете права! Я положу!.. Всё равно!.. Пустите!..

Ему скрутили руки, утащили с манежа. Больших трудов Бороданову стоило успокоить его. Директор увёл его к себе на квартиру, весь вечер рассказывал о том, как сам в молодости боролся с быками. Никита всё ещё время от времени вздрагивал, недоумённо рассматривал забинтованные ладони. Потом пообещал угрюмо:

— Жив не буду, а положу всё равно.

И когда поджили раны на руках, своё слово сдержал. В течение месяца он положил двух быков, а в конце июля Бороданов наполовину расплатился с артистами и отбыл с ними в Кишинёв.

50

Однажды за кулисы к Никите пришли трое юношей в гимназической форме. Стеснительно переминаясь с ноги на ногу, они сказали, что хотели бы посоветоваться с ним относительно занятий тяжёлой атлетикой.

Один из них — высокий, широкоплечий — признался застенчиво:

— Я немножко с гирьками вожусь.

Никита указал ему на гири, и юноша взял двухпудовку и выжал её довольно легко.

Они разговорились, и на вопрос Никиты, не хотят ли уж они выступать в цирке, ответили, что нет, просто считают, что современный человек должен быть всесторонне развитым.

Это укололо Никитино самолюбие.

— Чтобы стать настоящим атлетом, надо много времени занятиям уделять, много тренироваться,— сказал он с некоторым раздражением.

На что юноша ответил торопливо:

— Вы не думайте — мы будем заниматься серьёзно. Только не для того, чтобы стать профессионалами, а для того, чтобы развить силу. Сила всегда может пригодиться.

Последнее утверждение Никите понравилось, и он дал согласие пойти с ними.

Глядя на скамейки, расставленные в просторном полутёмном амбаре, на «арену», застланную брезентом, Никита подумал, что они занимаются всерьёз. Он сел на первую скамейку и стал смотреть, как они борются.

Постепенно амбар заполнялся; среди гимназических серых курток и коричневых платьев с чёрными пелеринками виднелись рабочие блузы и пиджаки; было много маленьких мальчишек.

Никита почувствовал себя неловко среди этой компании, сидел ссутулившись, не знал, куда деть свои руки — чувствовал, что на него смотрят с любопытством и даже обожанием. Самый бойкий из его новых друзей — юноша с иссиня-чёрными волосами и яркими губами, Илюша, как его называли товарищи,— уселся рядом с ним, сказал, что у них сейчас будет концерт и они очень бы хотели, чтобы Никита Иванович не уходил.

Гимназист, который в цирке поднимал Никитину гирю, показал свою силу; потом двое боролись, поглядывая на борца,— видимо, боялись, что не угодят ему. Вслед за ними вышел длинноволосый мальчишка в чёрной косоворотке с болезненным румянцем на щеках. Его встретили аплодисментами; заложив руки за спину, глядя в серый брезент «арены», он пережидал; вдруг вскинул голову и начал читать:

— Над седой равниной моря ветер тучи собирает.
Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный...

Никита подался вперёд, стараясь не пропустить ни одного слова, не спуская глаз с читавшего.

Эти стихи вселяли бодрость, звали на подвиг, хотелось обнять всех этих хороших ребят, которые привели его сюда, расцеловать их. Когда отзвучали последние слова, Никита чуть не вскочил, но вовремя сдержался, стал вместе со всеми хлопать в ладоши.

— Хорошо читает?—спросил Илюша с горящими глазами.

— Здорово,— восторженно ответил Никита, аплодируя.

А молодёжь продолжала читать стихи, петь песни, которых прежде Никита никогда не слыхал.