Борцы

Прикуривая, стараясь сохранить спокойствие, Татауров сказал:

— Ещё позавчера меня Никита из Питера провожал... Обратно там живёт... Возвратился с гастролей...

— Ишь ты,— удивился старик,— возвернулся?.. А мне ничего не сообщает, пострели его за ногу... Я, конечно, извиняюсь... Так опять в Питере?..

— В Питере. В одном цирке мы с ним боремся.

— А ты как сюда — по делам, али ещё за чем?.. Я, конечно, извиняюсь.

— Заболел вот,— угрюмо признался Татауров.— Чирьи одолели. Домой пробираюсь... У нас в деревне бабка одна есть — лучше всех докторов...

Он неуклюже повернулся к Макару Феофилактычу спиной, отогнул на бычьей шее воротник, показал вздувшийся, напоминающий сливу фурункул.

— Тьфу ты, наболесть!—воскликнул старик.— Да разве из- за этого в деревню ездиют, хвати тя за пятку. Да я тя в два счёта исцелю... Скажу Дусе — сварит мёду со скапидаром, помажешша недельку — всё как рукой сымет...

Он обернулся на звук шагов, вздохнул:

— О господи, все котомки проспали... С утра какого-то лешова (не здесь будь сказано) несёт. Не дадут нам поговорить... Ну ничо, Иванушко, ты посиди, я те покушать принесу, само собой, в бильярдишко сыграешь, а там и ко мне направимся... У меня поживёшь.

Вошедший в бильярдную был розов как поросёночек, и уши его торчали в стороны.

Макар его встретил подобострастно:

— Пожалуста, пожалуста, Антон Гаврилыч... Завсегда рады... Я вам сегодня игрочка припас... Приезжий из Питера... Из силачей-чемпионов... Сидит вот у меня и интересуецца, с кем сразицца...

Татауров проиграл ему три партии подряд, расплатился и заявил, что больше играть не будет. Раскрасневшийся от удовольствия Антон Гаврилович заказал завтрак, угостил борца, стал уговаривать сыграть ещё...

Татауров нехотя согласился, снова нарочно проиграл партию и, распалив своего противника, ободрал его как липку.

Когда прощались, биллиардист бил себя в грудь — клялся, что завтра возьмёт реванш. Макар Феофилактович ухмылялся в прокуренные усы: «У моего Никиты все друзья чемпионы. Знай наших, купчишка!»

Желая окончательно завоевать расположение маркёра, Татауров всю дорогу расхваливал его племянника, подчёркивая, что они с ним друзья. Фотография из журнала, на которой они были сняты вместе, убедила Макара Феофилактовича в том, что борец не врёт.

— Дусенька,— суетился старик,— ты посмотри, каки богатыри... А Никита-то не забыл нас, поклон нам послал... Смотри, что за патрёт Иван привёз... Ишь ты, прямо Верзилин... Как, Ванюша, Ефим Николаевич поживает?

Татауров вздохнул, решил, что врать не стоит.

— Помер он.

— Ох ты, господи!.. Царство ему небесное,— всплеснул руками старик.— Да что с ним такое приключилось?

Татауров рассказал.

Макар Феофилактович качал головой, расспрашивал. Потом стал на колени перед образами, помолился...

Разливая водку по лафитничкам, проговорил еле слышно:

— Упокой душу раба твоего... О, грехи наши тяжкие...— и продолжал, обратившись к жене и Татаурову:— Помянем Ефима Николаевича... Хороший был человек... Никиту нашего в люди вывел...

Выпив, смахнул слезу, понюхал корочку хлеба.

На столе появилась редиска с зелёным луком, квашеная капуста... Дуся гремела ухватом подле печки, внесла чугун щей, разлила по тарелкам...

Дрожащей рукой старик налил ещё по лафитничку себе с Татауровым, жену обнёс.

Оглядев стол, проговорил со вздохом:

— Хлеб на стол — так и стол престол, а как хлеба ни куска — так и стол доска.

Сквозь зелёные кусты сирени, растущие в палисаде под окном, было видно, как по слободе гонят коров. В болотце плескались утки, по деревянным мосткам пробежал голопузый мальчишка с обручем, прошла баба с вёдрами на коромысле.

Рассказывая о жизни в Питере, Татауров косился на Дусю. Она поставила на стол плошку с бараниной и картофелем, кувшин квасу... Раскрасневшаяся, села на табуретку, поправила заколотые на затылке волосы. Встретившись взглядом с борцом, смущённо потупилась. Татауров открыл свой чемодан, вытащил альбом. Он как раз начинался отчётами о чемпионате в цирке Чинизелли, где почти каждый день пелись дифирамбы Никите... Макар Феофилактович со слезами умиления перечитывал пожелтевшие от клея вырезки, передавал жене. Снова наполнил лафитнички, сказал прерывающимся от радости голосом:

— За успехи его, дай ему бог долгих лет жизни... Дусенька, налей нам кваску... Пей, Ванюша... Она готовила... Эх, хорош квасок!.. Кипячёный, заварной, сырой водой разбавной... Один пьёт — семерых рвёт...