Боруэлла

Было уже темно, когда Борька осторожно закрыл тетрадь, как будто та была стеклянной… или хрустальной. Положил её рядом с собой. Долго молчал, и Петька не прерывал этого молчания. Только ветер за окном нёс какую-то неуместную несуразицу.

– Помолчал бы уж… – сказал ему Петька.

– Давай пока дальше не читать? – предложил Борька. – Это надо читать медленно. Мне так кажется.

– Давай, – согласился Петька. – И продолжение давай только потом будем узнавать, как дочитаем?

Борька кивнул.

– Интересно, это всё на самом деле было? – спросил Петька.

Конечно, это было на самом деле, подумал Борька. Такое, если и придумывают, то оказывается, что вспоминают или как-то узнают. Шестым чувством каким-то. Он думал о другом, но не решался сказать об этом Петьке. Засмеёт ещё… Нет, обязательно засмеёт! Но спросить-то об этом будет практически не у кого…

– Слушай, – наконец-то решился Борька. – А тебе не кажется, что этот Ясик и наша Элька чем-то похожи?

Петька хмыкнул:

– Как свинья на коня, только хвост не такой!

Так я и знал, подумал Борька. Захотелось обидеться, но Борька сдержался. Хотя, если со стороны посмотреть, что может быть общего между тихим Ясиком и бурной, несдержанной Элькой? Наоборот, полные противоположности… Борька и сам не мог понять, почему он так решил. Как будто догадка летала в воздухе, как бабочка, дразня: то приближаясь, то взмывая ввысь. Связь между ними наверняка была, только такая, которую не рассказать словами, а нужно только почувствовать…

– Кстати, – неожиданно вспомнилось Борьке. – Ты читал Элькино сочинение про море?

Петька замотал головой.

– Ты что! – воскликнул Борька. – Такое сочинение! Сейчас найду. Она его за меня написала. Пять с плюсом поставили. Представляешь? – и добавил голосом, не терпящим возражений: – Элька – поэт.

– Поэтиха, – всё-таки возразил Петька, дочитав сочинение. – Кстати, тебе не кажется, что она о превращении уже почти не думает? Говорит об этом только так, для проформы.

– Для чего говорит? – переспросил Борька.

– Для проформы. Точно не знаю, что это означает, но у меня его папа любит так говорить. Ну вроде как для галочки.

– Для какой ещё Галочки? – совсем удивился Борька.

– Вечер. Темнеет. – тихо сказал Петька. – Лучшие умы на ручнике…

– Да ладно тебе, – всё-таки немного обиженно сказал Борька.

В тот вечер Петька не ушёл домой. Он позвонил родителям, предупредил, что останется ночевать у Борьки (похоже, он смог убедить их, что общение с Борькой всё-таки может довести до добра) и торжественно оккупировал Элькину раскладушку.

Мальчишки долго разговаривали. Они и сами не заметили того, что, о чём бы ни заходил разговор, тема всё время возвращалась к Эльке. И к тому времени, когда Элька, может быть, уйдёт… или улетит – навсегда.

«– Я завтра не приду, – склонив голову, сказал однажды Ясик прямо с порога. – И, может быть, не приду больше никогда. Даже… скорее всего. – Ясик посмотрел на меня. – Ты будешь ждать?

Я знал, когда Ясик не шутит. Да и не шутят с такими вещами вообще.

Как это говорят – обухом по голове? Я бы сказал иначе. Если бы обухом, это было бы лучше, намного лучше. Да хоть двумя обухами! Хоть сотней!

Как же буду я жить – без него? «Ясик улыбается, значит, всё нормально», – говорили жители дома о незаметной улыбке на мальчишечьем лице. Значит, всё нормально уже не будет? А что теперь будет вообще? И как же без этого: «Артём! К тебе опять твой морж пришёл!» – «Я не морж…» – «Он не морж, а просто из тёплых стран. В нём тепла много накопилось»? Ясик, ты приучил меня к себе, к странным разговорам, к интереснейшим выдумкам, приучил… к дружбе… Я стал другим, Ясик! А ты? Где ты будешь? Что будет с тобой? Куда ты?

Хотелось задать множество вопросов, но я только сказал:

– Конечно.

– Тогда пойдём пить чай. У меня ещё есть время».

Борька спокойно пил чай, когда на кухню взлетел взволнованный Петька с полотенцем в одной руке и с зубной щёткой в другой. Ту руку, в которой было полотенце, он деформировал в кулак и крепко ударил по столу. Борька флегматично посмотрел на него, не отрываясь от кружки.