Для того чтобы предсказать начало мировой войны, Сталину не требовалось быть гением — он ведь сам эту войну затеял. Нападение на Прибалтику, Польшу и Румынию (а именно по этим странам был запланирован первый удар еще в середине 1920-х) автоматически означал войну с Великобританией и Францией, а это не что иное, как мировая война. Значит, слова Сталина на совещании означали, что он решил больше не выжидать, а в следующем году нанести удар по лимитрофам и Турции при любом политическом раскладе? Нет, он не мог этого сделать и нам известно, по какой причине. Без Германии в качестве союзника (хотя бы временного) никакой поход ни в Прибалтику, ни на Босфор для Сталина не был возможен.
Судите сами — Гитлер до 1939 года пребывал в относительной нерешительности (что справедливо отмечает и В. Шелленберг): какой вектор направленности придать своей агрессивной внешней политике, иными словами, с кем и против кого воевать — с Антантой против СССР (война с СССР была делом давно решенным, но в тот момент несвоевременным) или с СССР против Антанты. Наступление РККА в Прибалтике и Польше без согласования с руководством Третьего рейха приводило к тому, что Германия автоматически избирала восточный вектор и становилась союзником Антанты, а это означало конец всем сталинским мечтам о завоевании Стамбула. Даже если бы Германия в предстоящем столкновении осталась нейтральной, СССР оказался бы в одиночестве в борьбе фактически со всей Европой (это еще не учитывая Японию и США), без всяких шансов на победу.
Следовательно, по состоянию на конец 1938-го Сталин мог планировать войну против Антанты только с Германией в качестве союзника и никак иначе. Но ведь СССР заключил пакт с немцами только летом 1939 года! Как Сталин мог предвидеть подобное развитие событий в сентябре 1938-го? А кто сказал, что дружба Сталина с Гитлером (именно так, а не наоборот) началась только в 1939-м?
Исследования исторических событий того периода открывают любопытную картину: пока советская пропаганда клеймила позором нацистов, кремлевская дипломатия с этими проклятущими нацистами усиленно «наводила мосты». Пока «ишачки» и «чайки» дрались с «мессерами» над Мадридом, Сталин усиленно домогался любви Гитлера на дипломатическом уровне.
Первые контакты, оттепель после затяжной зимы, начались еще в 1935 году. 9 апреля 1935 года СССР и Германия подписали новое торгово-кредитное соглашение. Не потому ли Тухачевский выступил с речью о германской опасности и с намеком на союз с Антантой?
Вспомним, с чего началась операция «Цеппелин» (по дискредитации Тухачевского и других) немецких спецслужб. «В начале 1937 года мне поручили составить для Гейдриха справку об истории отношений между рейхсвером и Красной Армией…» А с чего это вдруг Гейдриху понадобилась подобная справка после нескольких лет «замороженных» отношений с СССР? Но Гейдрих старался вовсе не для себя — справка потребовалась не ему, а Гитлеру. Зачем? На этот вопрос только один ответ — Советы вышли на контакт с фюрером и тот решил изучить историю взаимоотношений своих политических предшественников на посту руководителей Германии с советским руководством.
В Германию потоком хлынуло сырье. Недаром Троцкий назвал Сталина «интендантом Гитлера». Лев Давыдович, правда, объяснял это факт тем, что Сталин больше всего боится войны: «Об этом слишком ярко свидетельствует его капитулянтская политика… Сталин не может воевать при всеобщем недовольстве рабочих и крестьян и при обезглавленной им армии».
Однако Троцкий ошибался и дело обстояло гораздо серьезнее, нежели представлялось ему в Мексике. Советы стали усиленно налаживать дипломатические контакты (естественно, в тайне от «прогнивших» буржуазных демократий Великобритании, Франции и США) с Берлином.
«Он заметил ликование в РСХА, когда пришло сообщение, что на партконференции из ЦК «за плохую работу» был выведен бывший нарком иностранных дел Литвинов; иначе, как «паршивый еврей, враг НСДАП», его в Германии не называли.
Именно тогда в баре «Мексико», крепко выпив, Шелленберг поманил пальцем Штирлица и, бряцая стаканами… шепнул:
— Зачем война на два фронта? Ведь Сталин расстилается перед нами! Он капитулировал по всем параметрам! Он подстраивается под наши невысказанные желания, чего же больше?!» [57, с. 336].
Юлиан Семенов кое в чем неправ: именно «твердокаменный большевик» Литвинов начал посадку того древа, плоды которого пожали Молотов и Деканозов в 1939-м.