— Вы намерены придать инцидент огласке, чтобы в последствии обвинить Алису и Хамдана в измене и предать суду? — голос Саадата звучит глухо. Под натиском улик, он вместо смирения выдает совершенно иные реакции — агрессия и гнев. Я его понимаю. Когда стану отцом, никто не посмеет посягнуть на жизнь и благополучие моего ребенка. Только я буду иметь право карать и миловать. Никто больше. Но у Саадата другая ситуация. Алисия больше не его непокорный ребенок, а моя жена и мне решать, как с ней поступить.
— Предложи другой вариант, Адам. Уговори меня, — я улыбаюсь, потому знаю наперед все, что может предложить шейх. Ничто из этого мне не подходит.
— Я готов покинуть пост министра и выплатить любую озвученную вашим высочеством денежную компенсацию в пользу короны, — шейх оправдывает мои предположения, вызывая скептическую ухмылку.
— Я могу заставить тебя это сделать без всяких одолжений с твоей стороны. Я могу лишить тебя всего и выслать из королевства. Но ты только этого и ждешь. Не так ли, Джаред Адам аль-Саадат?
— Анмар — мой дом уже много лет, и я ни разу не дал повода сомневаться в моей лояльности к правлению аль-Мактумов.
— В отличие от твоего старшего брата Али, — бесстрастно напоминаю я.
На мгновение Саадат теряет самообладание, показывая мне свирепый оскал «белого тигра». Так звали Адама до того, как он унаследовал титул отца. «Белый тигр» в юности заслужил не лучшую репутацию, благодаря своему буйному темпераменту, пытался порвать все связи с семьей, потому что выбрал в жены «западную шармуту», как окрестил мать Алисии покойный ныне Рашид аль-Саадат. До определённого времени наследником был не Адам, а Али, но тот был уличен в связи с разоблачённой группировкой работорговцев и лишен всех привилегий.
— Король сделал одолжение шейху, заменив смертную казнь его наследника — на пожизненное изгнание. В итоге твой брат безбедно живет в Швейцарии, а ты здесь, в Анмаре. Согласно нашим законам, долги отца выплачивает его приемник. А это ты, Адам. Поэтому я повторяю, что могу забрать у тебя абсолютно все. Из-за того, что у твоей дочери не хватило мозгов оценить выпавший ей шанс, а у тебя времени, чтобы объяснить всю серьезность ее положения.
— Со всем уважением, эмир, но пока полномочиями, что вы озвучили, располагает только король. Поэтому я вынужден настаивать на аннулировании брака, — тщательно сдерживая эмоции, четко произносит шейх. А это почти угроза, я бегло смотрю на помрачневшего генерала. Обстановка за столом накаляется до предела.
— На каком основании? — любопытствую я, не скрывая ядовитой иронии. Шейх центральной провинции не сразу находится с ответом, окидывая меня недоумевающим взглядом.
— Эмир, побег нельзя приравнять к измене, — заявляет Саадат, удивив меня своей абсурдной смелостью. Теперь понятно, в кого пошла дочь. — Вынужден напомнить, что, принимая решение о бегстве, моя дочь не была поставлена в известность о заключении брачного контракта. По вашей инициативе, эмир, — шейх делает упор на последней фразу. — Этот факт может служить смягчающим обстоятельством ее вины. Я считаю, что лучшим выходом будет признание брака несвершившимся.
— Развод невозможен, Адам, — категорично отвергаю возмутительные предложения шейха, устремив на него непреклонный взгляд. — И брак признать несвершившимся нельзя, потому что наш союз был закреплен, — я недвусмысленно улыбаюсь и выдерживаю паузу, чтобы успеть поймать все тени ярости, смущения и недоверия на лице шейха. — Очень успешно и плотно закреплен, несмотря на то, что Алисия ничего не знала о своем новом статусе. Хочу заметить, что у меня оказалось гораздо больше уважения к твоей дочери, чем у Хамдана Каттана. Я мог ее взять раньше, но не сделал этого, пока не были соблюдены все формальности. Развод невозможен, Адам, — твердо повторяю я. — В настоящий момент Алисия может носить моего ребенка, ровно, как и ребенка Хамдана Каттана, — последнее вырывается со свистящим скрежетом.
Пальцы непроизвольно сжимаются от желания придушить наглого мальчишку. И я сделаю это, сделаю лично, если узнаю, что он снова прикоснулся к моей женщине. Я вырву его кадык, но прежде кастрирую. У нее на глазах. Никто и никогда не наносил мне столь дерзкого и открытого удара, это даже не плевок, хуже, чем предательство. Подлый глупый щенок, осмелившийся тявкать на льва и посягнувший на его самку. Юность и влюбленность не оправдание. Мне тоже было двадцать лет, но я не был идиотом, никогда не сходил с ума от любви и не имел права на сумасбродные выходки.
— Шайтан, Джаред, ты вырастил настоящую суку, — неожиданно взрывается генерал, не выдержав напряжения. Мне приходится сделать неимоверное усилие над собой, чтобы сохранить внешнюю сдержанность.