Босиком по траве

– Да! Но я не ожидала, что ее помнишь ты! – Я решила, что теперь моя очередь ехидничать, однако лишь почувствовала себя глупым мстительным ребенком. – Это была одна из моих любимых пьес, – добавила я примирительным тоном.

Сэмюэль уставился на меня недовольным взглядом.

– Пойдем. – Он крепко сжал мою руку и заставил подняться, а потом зашагал по траве, увлекая меня за собой.

– Сэмюэль! Я босиком! – закричала я, пытаясь не отставать.

Когда мы дошли до усыпанной гравием дорожки, он взял меня на руки и спокойно прошел по острым камням. Я возмущенно взвизгнула и покрепче обхватила его за шею. Пикап Сэмюэля стоял возле дома его бабушки и дедушки. Он был на другой стороне улицы, на расстоянии полуквартала. Я почувствовала себя ужасно нелепо от того, что Сэмюэль со мной на руках идет прямо по проезжей части. Он открыл свой черный «шевроле» с пассажирской стороны, бесцеремонно сгрузил меня на сиденье и захлопнул дверь.

Сэмюэль сел в машину и вырулил на дорогу. Гравий разлетался из-под колес. Мотор взревел, и мы понеслись по улице в направлении горы, чья вершина пронзала небо примерно в миле от города. Я ошеломленно уставилась на Сэмюэля:

– А можно узнать, куда ты меня везешь без обуви?

В кои-то веки он смотрел не на меня, а прямо перед собой. Машина начала подъем к каньону с непривлекательным названием Куриный лог.

Сэмюэль не ответил и продолжал ехать вперед, пока не свернул к уступу, откуда открывался вид на город. Местные подростки часто ходили сюда на свидания. Уступ находился не так уж высоко, а внизу, как на ладони, лежал весь Леван, окруженный лоскутным одеялом фермерских полей. Приближающиеся сумерки окутывали этот вид сиянием, проникавшим в долину из-за западных гор. Поливальные машины с большими колесами ползли по золотым и зеленым полям рядами. В лучах заходящего солнца под струями воды возникали маленькие радуги. Сэмюэль остановил машину лицом к обрыву, и в салоне воцарилась тишина. Какое-то время он молчал, глядя на открывшийся перед нами потрясающий вид. Потом Сэмюэль протянул руку, нажал несколько кнопок на панели управления, и зазвучала музыка. Я тут же узнала «Павану на смерть инфанты». Этого следовало ожидать. Мелодия полилась из колонок и мурашками пробежала по коже, заставляя крохотные волоски встать дыбом. Такая прекрасная, меланхоличная… и настойчивая. Я крепко обхватила себя руками и была очень рада, когда Сэмюэль наконец заговорил.

– По-моему, я тебе рассказывал, что мой дед-навахо служил морпехом во Вторую мировую войну. Он был шифровальщиком. Когда в резервацию прибыл рекрутер, дедушка соврал про свой возраст, чтобы попасть в армию. Он услышал про экспериментальную программу по внедрению языка навахо в качестве кода, который не смогут расшифровать ни японцы, ни немцы. Деду было всего шестнадцать, но он неплохо говорил по-английски, поэтому его сразу взяли. Наши шифровальщики создали код, где для описания военных операций использовались слова из языка навахо. Например, бомбы – это «айежи». На навахо это слово значит «яйца». США – «не-хе-мах», что означает «наша мать». А еще был составлен шифровальный алфавит: брали английскую букву, выбирали слово, которое начинается на нее, а потом переводили на навахо. Например, для буквы «А» выбрали слово «муравей»[25]. На навахо оно звучит как «волачии». Вот это и произносили вместо «А». Вместо «B» – «шаш». В переводе с навахо это «медведь»[26]. Наш язык настолько уникален, что для дешифровщиков он звучал как бессмысленный набор звуков.

– Я ничего об этом не знала! – восхищенно произнесла я. Мне никогда не доводилось слышать о шифровальщиках навахо.

– Шифровальщикам велели держать код в тайне на случай, если он пригодится в других войнах. Поэтому в послевоенной Америке почти ничего не знали об их роли в операциях на Тихоокеанском фронте.

– Это невероятно! Ваш язык помог спасти нашу страну! Какая огромная честь!

Я совсем забыла о боли, которую причиняла мне музыка. «Павана на смерть инфанты» сменилась «Грезами» Шумана. Уголки губ Сэмюэля слегка приподнялись при виде моей восторженной реакции.