Босиком в Рай

– Я всегда в этом поезде – номер 081Ч. Выхожу на разных станциях, жду его возвращения, меняю вагон. Для меня он вроде как родным стал. Это единственное, что у меня постоянного есть. Дом отняли, отца, жизнь прежнюю… Что было… я даже и не помню какого это, когда хорошо всё. Когда без тревоги, без паники. Как это просто жить? Лёха, хоть ты расскажи мне, а как там? Где жизнь, напомни? – он просяще посмотрел Лёшику в глаза, но продолжил сам – Иногда я напоминаю себе. Знаешь, хожу по провинциальным городкам. Гуляю, жду, пока вернётся мой поезд. Там-то не слышали про мой грех, там я могу передохнуть. Там они ко мне не приходят, понимаешь? Там им меня не достать, там и машин-то – раз, два, да обчёлся. И люди простые, как я. Без этих осуждающих взглядов. Я себя там вспоминаю, я же когда-то таким и был, это потом всё наперекосяк пошло, и я превратился… В то, что превратился. А когда я в вагоне один остаюсь, они меня всегда находят. Всегда. Они боятся вас, других живых. Посиди со мной, а? С тобой не придут. – безутешно и спутанно завершил Кирилл.

– Ты взял много денег? – внезапно поинтересовался Лёша.

Кирилл алчно было глянул на него, но тот с укоризной пресёк его взгляд, мол не о том речь.

– Да. У бати спёр. Осталось тыщ триста, я редко пересчитываю.

– Что ты будешь делать, когда они закончатся? – Лёша подвёл к тому, к чему и собирался.

– Не знаю, – казалось Кирилла это не сильно заботило – Просто выйду с поезда.

Он задумался на мгновение, и его словно бы поразила мысль:

– Кактус смешной. Смешной, но, с-ка, классный. – он поводил расфокусированным взглядом в пустоте – Всё потому что у него мечта есть. Да, мечта – это ориентир. – убеждал он себя – Если бы только у меня была мечта, я бы тоже знал, куда идти. А так, эх… Всю жизнь дурным я был. По началу только чё-то, как-то там, а потом сколько себя помню… Непутёвый какой-то я у бати вышел, правильно мамка бросила нас. Нече об меня мараться. Вишь, и не коснулся её позор. Видно, судьба у меня такая – сгинуть.

Лёшик опустил глаза в пол. Потом серьёзно так сказал:

– Тебе к людям надо, Кирилл. Надо искупить то, что ты сделал, но не ради суда людей. Ради своего собственного суда. Понимаешь? Может, те девчонки сами виноваты, может, ты виноват. Не узнать. Но ты найдешь покой, если выведешь душ к свету. И ты можешь это, Кир, можешь. Тебе нужно обрести баланс. Просто разреши себе прощение, это важно. Найди силы не ставить на себе крест, а вытянуть себя из болота, иначе потонешь! И вот это страшно, Киря, понимаешь? Тогда будет страшно. Сейчас ещё нет, но если утонешь – всё! То, что ты в себе не любишь – это не ты. Это шелуха налипла. Но ты-то, ТЫ – который под ней, и ты помнишь это. Живя виной, ты загубишь. Найди мужество, да что там, просто отступи от жизни по книжке их осуждения. Сам себе суд – ты. И ты можешь выйти к свету, можешь сократить эту боль, что огнём жжёт тебе душу. Попытайся помочь людям. У тебя есть деньги. В городках – это большая сумма. Открой центр помощи. Да кому угодно, хоть кошкам, хоть людям. Пускай приходят с самыми нереальными проблемами, а ты и обрати их горе в счастье. Сможешь? Тогда и узел твой распутается, и покой будет.

– К свету, – Кирилл воодушевлённо ухватился за это слово, и искренне обрадовался – Да, точно. А я теперь всё знаю. Теперь-то я всё сделаю правильно. Наконец-то, хоть раз в жизни, я всё сделаю, как надо. Ничё не запорю и не изговняю. – он даже не посмотрел на Лёшика, всё твердил, как заведённый «сделаю, сделаю, как надо».

И, наверное, впервые за всё последнее время его лицо просияло чем-то светлым и чистым. Он даже заулыбался. Ещё некоторое время посмотрел в ночь за окном, бросил взгляд на звезду. Будто символ какой в этот миг посреди беспроглядно чёрного ранее неба отыскал. И этот, казалось бы, толстокожий непробиваемый кабан, углядел её, словно бы прижал к своей ранимой на самом деле душе и, наконец, счастливый уснул. Лёшик полез наверх.

6. В ПУТЬ ЗА ЧЁРНЫМ МЕДВЕДЕМ

Начался день. Солнечный. Холодный. Тревожный. Кактус накинул две куртки. Сидел в них и жался, как мёртвый ребёнок. Святоша всё пил свой горячий чай, уже пятую кружку («куда только лезет», заметил про себя Лёшик) и читал что-то внимательно. Кирилла никто не видел с утра. Вещей его тоже не было. Все решили, что он сошёл ночью. Ближе к полудню Святоша тоже стал паковаться. Он выходил на следующей станции.

Когда поезд начал сбавлять ход, Вермунд встал. Как следует расправил своё пальто революционера. С дотошностью застегнул каждую пуговицу. Досконально проверил каждый карман, пересчитал ключи на медном кольце, приложил руку к груди – кошелёк во внутреннем кармане нащупал, успокоился. Ещё раз прошёлся тряпочкой по своему саквояжу. Застегнул его, как точку поставил в главе какой-то и гордо вскинул голову. Котелок держал в руках. Вот он, весь был упакован в саквояж уверенности, которую он придумал себе сам. Напоследок окинул вагон беглым взглядом, собираясь что-то сказать.