Босиком в Рай

Зайдя в купе, трудный гражданин степенно осмотрелся. Взглядом своим повёл неторопливо, будто бы выбирал с кем ему тут дружить, а с кем нет. Затем так же чинно и не торопливо снял с себя длинное, как и у всех революционеров, пальто в пол. Оценивши ситуацию и более не смотря по сторонам, очень бережно и заботливо свернул пальто, положил его на руку, в которой сжимал саквояж. Свободной же ладонью как следует отряхнулся, расправил складки на своей тёплой узенькой не то водолазке, не то кофте с высоким горлом. Наконец-то позволил себе выпрямиться в полный рост. И в довершение картины провёл пальцами по волосам. Вот теперь он был достаточно идеален и полностью готов отрекомендоваться.

– Вермунд Иннокентьевич Скокк. Очень приятно, господа!

Как бы сразу показывая своё социальное, моральное и культурное превосходство над спутниками, пришелец отчеканил, очевидно, годами отточенное представление с ритмом поэта-чтеца. Господа поставили водку и внимательно посмотрели. Вермунд пожал каждому руку и с тем же непоколебимым спокойствием на лице стал располагаться на верхней койке.

Голос его прозвучал натянуто-высоко, строго, неуместным деловым тоном. Казалось, что он вот-вот взберётся на постамент, который, конечно же, он прихватил с собой, достанет из саквояжа Библию и начнёт скандировать. Речь его была компромиссом между правильным построением предложений и тщательно сдерживаемым неврозом. Он весь такой, словно сейчас сорвётся и перейдёт на крик. Или слетит с катушек нахер. Это была натянутая, плохо адаптированная программа личности, которая так и сквозила огрехами функции. Короче, показуха, ради одобрения.

– Скокк, что за фамилия такая! – удивился Киря.

– Вермунд, что за имя такое! – удивился Лёшик.

Тот же не обратил ровным счётом никакого внимания на столь бытовую, столь мелочную сущность человеческого естества, как неготовность принять нестандартное имя и невозмутимо приступил чистить свой котелок. Видно, в поезде для его августейшей особы было слишком напылено миром обыденным.

– У тебя, наверное, и крестик есть… – не без иронии осведомился Лёшик.

– Да! – вызывающе ответил Вермунд, и голос его устремился в высь, он с готовностью достал из-под кофты нательный крест, продемонстрировал – Религия – это моё личное свободное право выбора и попрошу Вас относиться к нему с уважением!

– Окей-окей, – Лёшик с деланным понимаем развел руками, мол, ты босс и оставил моралиста в покое.

Киря приложил жирный палец к губам и, зажмурившись, кивнул, типа прибережём этот экземпляр напоследок.

– Так, что ты там говорил про свою гарцующую лошадку? – отмотал назад Лёшик.

– Да-а! – Киря расплылся самодовольной улыбкой – Ваще, как ювелир мог проехать по пешеходке в самый разгар дня, мне мусара даже завидовали. Пешеходы-то, кегли эти, так и голосили, когда моя машинка им пятки подрезала. Вот я тогда угорал с них!

– Что, простите? – вкрадчиво, с нарастающим недоумением вплёлся в разговор Вермунд – Я правильно понимаю, Вы только что назвали живых людей, преисполненных убеждений, людей точно таких же, как Вы, замечу, кеглями? Хм, – он остро пожал плечами – Знаете ли, у меня есть своя чёткая позиция по данному вопросу. Вот мы с моей семьей часто смотрим про ДТП, и, насколько я могу судить, а судить в той или иной мере имеет право каждый гражданин, покуда суждения эти не покушаются на чужую свободу, то могу заметить, что с этого, вот с этой бездумной халатности, с этого мальчишеского бахвальства всё и начинается. – даже весь речевой арсенал Вермунда был устаревшим каким-то, не от мира сего, как и он сам – Они вот так вот кичатся собой, они снимают всё это на камеру, они думают, что это игра, такая же, как и перед монитором компьютера игра, они не чувствуют грани реальности, где кончается щегольство, а где начинается ответственность, а потом мёртвые люди на дороге… и покупные погоны получают деньги. Вот Вы не поверите, – разошёлся тот – Буквально вчера мы с мамой смотрели «Ублюдки на дороге», там как раз про таких говорили, и я даже подумал, что необходимо издать специальный закон, и закон не юридический, а человеческий, понимаете? Тут всё, как в дикой природе, вырвали тебе глаз – ты вырываешь сердце. Говоря нашим с Вами, простым языком, ну вот сунулся такой ублюдок на пешеходную зону, обкурившись спайсов или чего-то там, я уж, Бог уберёг, не силён в этих вопросах, – он как-то женственно отстранился ладонью – Так пусть же его толпа и забьёт камнями. Никаких смягчающих обстоятельств или оправданий – сразу же, на корню выжигать, дабы неповадно было, а покуда существуют лазейки, то и трагедии будут. Знаете, я повторюсь, но моя позиция решительно тверда в этом вопросе, – все замерли – Будь моя воля, я бы всех этих папенькиных сынков, всех этих мажоров, всех дегенератов за рулём поставил к стенке, заковал их цепями и очень медленно-медленно-медленно, – он с какой-то маниакальной зацикленностью остановился на этом слове – Давил их кости трактором. Вы же все, наверняка, смотрели «Пилу», ту часть, когда негру на дыбе всё крутили, я бы их туда и засунул.