Босоногая команда

– Скрывался от опасного противника! – таинственно прошептал Ленька.

– От какого противника?

– Понимаешь, сворачиваю в переулок, а там Володька Потехин прохаживается да на огороды поглядывает. Ну, думаю, пропали наши ребята, надо заметать следы, чтобы сбить купца с толку...

– Ты короче! – попросил Костя.

Но Ленька продолжал рассказ, не обращая внимания на замечание:

– В тяжелое положение я попал. Как тут быть? Я в аксеновский двор незаметно шмыгнул, а у них, сами знаете, какая собака на цепи. Пес-то ка-ак кинется на меня, чуть-чуть штаны не порвал, а я ка-ак дам дёру через забор. Перемахнул в хомутовский огород, а бабка Хомутова подумала, что я за огурцами, да ка-ак закричит. Из избы выскочил дедушка с дробовиком и ка-ак трахнет из двух стволов. Может, слыхали выстрелы? Хорошо, что я за грядку спрятался. Пока дедушка перезаряжал ружье, я к Липатовым, и сколько времени полз по картошке...

– Хватит тебе заливать! – перебил Шурка. – Купец не гнался за тобой?

– Где ему! Я же сразу ловко следы запутал... Попадется мне этот буржуйчик, я ему наподдаю!

– Своими боками, чужими кулаками! – прибавил Шурка. – Давайте скорее Проньку принимать, тут обстановка меняется...

О ночном походе Пронька рассказал коротко, но ничего не забыл.

– Так это вы дрезину на станцию спустили? Она же стрелку около депо испортила... Вот здорово, джентльмены! – восторгался Шурка. – Я думаю, Проньку можно принять в тайные революционеры!

Все тихо отозвались: «Принять». Молчал лишь Ленька, он думал: почему не его послали на кладбище? Как бы он рассказал сейчас о всяких ужасах на могилах, о кровавой схватке с врагом на полотне железной дороги...

– Индеец, ты что скажешь? – толкнул его в спину Шурка.

– А? Что? – встрепенулся Ленька. – Можно, можно!

Шурка положил свою руку на Пронькино плечо.

– Клятву помнишь?

– Помню!

– Язык прикусил?

– Прикусил! Только вот...

Пронька запнулся, помолчал и договорил:

– Как быть, ребята? Разве революционеры могут обманывать родителей? Ведь дома приходится врать. В тайные записался – молчи, на кладбище ходил, знамя прятали – помалкивай.

– Какой ты чудак, сэр! – сказал Шурка. – Ведь мы сейчас врем для чего? Для пользы революции! Когда наши придут, мы все откроем!

– Я тоже так думаю! – подтвердил Костя.

Кусок сухой глины ударился в оконце. Стекло щелкнуло, белой молнией пробежала по нему трещина.

– Ложись! – скомандовал Шурка.

С минуту молча лежали на грязном полу. Не поднимая головы, Шурка распорядился:

– Выходи по одному, без моей команды здесь не собираться!

Первым из бани выскользнул Кузя. У ворот его догнал Пронька. Озираясь, они поползли вдоль забора, потом бросились за палисадник. Переулок был пуст. Ребята; вздохнули спокойно.

– Кто же это следит за нами? – бормотал Пронька.

Они вздрогнули от шороха, оглянулись; пробежала собака.

– Скорее всего, кто-нибудь из буржуйчиков рыскает по нашим следам, – сказал Кузя.

С берега мальчишкам было видно, как от кладбища к станции подходил поезд. Теперь эшелоны белочехов прибывали один за другим. В одной из комнат вокзала утром обосновался военный комендант, Он подолгу торчал у дежурного по станции, бегал на телеграф, в депо, следил за снабжением паровозов дровами и водой, везде размахивал руками, а часто и револьвером.

– Быстро! Скорей! – кричал он.

Вечером Кузя ходил в депо, видел там коменданта, запомнил его выкрики. В Заречье вернулся весь увешанный медными и стальными стружками. Около Макаровского крыльца он появился, когда ребята сговорились пойти в кедровник за шишками. Держа руку «под козырек», Кузя важно вышагивал перед товарищами и говорил, делая ударения на первом слоге:

– Я че-хословацкий ко-мендант, мо-гу а-рестовать, мо-гу рас-стрелять, мо-гу по-миловать!

Поздно ночью Костиного отца вызвали сопровождать очередной эшелон. Кравченко быстро собрался, засветил фонарь, взял свой сундучок и отправился на станцию. На мосту его ждал дядя Филя. Дальше они пошли вместе.

– От Усатого связной приходил, – рассказывал дядя Филя, – интересовался, не мы ли с тобой дрезиной побаловались. – Видишь, какая тут картина... Все двойки опросили, но никто к дрезине не причастен. Странно все-таки!

Кравченко высказал свою догадку:

– Ничего тут странного нет. На дрезине ехали белые растяпы, они и виноваты – недоглядели, тележка сама укатила под уклон. Так бывает!

– Бывает, конечно, но Усатый, видать, сердится и вторично предупреждает: булавочных уколов врагу не наносить, его бить надо так, чтобы не поднялся...

Дядя Филя остановился.

– Я на станцию не пойду, нечего лишний раз коменданту на глаза попадаться. Пока! – и он свернул в переулок...

Кравченко принял поезд и пришел к дежурному по станции за путевкой. Никифор Хохряков подал ему два одинаковых листка – заполненную путевку и чистый бланк, на котором было написано:

«Прочитай и отдай мне... В Куренге эшелон будет завтракать. Когда пищу раздадут всем, ты придешь в вагон-кухню и скажешь чернявому повару: «Наздар» – это по-ихнему «Привет». Остальное увидишь на месте».

– Добре! – сказал Кравченко, возвращая одну бумажку Хохрякову. – Я – к паровозу!