Я неоднократно уже объявлял и теперь еще раз объявляю особо, что японская императорская армия находится здесь для защиты справедливости и человечности, а потому я, немедля и беспощадно, приму самые решительные меры по отношению лиц, нарушающих спокойствие и порядок.
Судзуки».
Поселок притих. Но это только казалось.. Вечером того же дня стало известно, что с шоссе в поселок Хитрый остров свернула лошадь, запряженная в сани. Возчика не было. В санях, как поленья, лежало пять мертвых японских солдат и один младший офицер. Рано утром подводы выехали на лесосеку за дровами. Проводником ехал русский. Он и проводил заморских гостей прямо к Матросу.
Проводник доставил Матросу также письмо от Усатого. Подпольный комитет давал указание скрывающимся в тайге людям серьезно готовиться к налетам на тылы противника.
Глава двадцатая
ОТЦЫ И ДЕТИ
На уроке закона божия отец Филарет вызвал Кузю к доске. Прежде всего сделал замечание:
– Какой ты страшный: рыжий да лохматый! Почему волосы не причесал? Небось, утром поплевал на ладошку, чуть пригладил щетину и думаешь, что хорошо!
– Они у меня всегда торчком! – весело ответил Кузя.
– Торчком! – передразнил его священник. – Слово-то какое! «Отче наш» выучил?
– Эту молитву я давно знаю! – обрадовался Кузя.
– Прочти благоговейно! – отец Филарет встал из-за стола, приготовился слушать.
Кузя вытянул руки по швам и затараторил:
– Отче наш, иже еси на небесах...
– Неправильно! – остановил его священник. – Надо произносить: на небесех!
– На небесех! – поправился Кузя. – Да святится имя твое, да приедет царствие твое!..
– Что, что? – отец Филарет сделал шаг к ученику. – Не приедет, а приидет! Сие значит – придет. Какой же ты бестолковый!
Священник сел к столу, придвинул классный журнал и обмакнул перо в чернильницу. С первой парты зашептали: «Плохо». Законоучитель снова поднялся со стула и начал ходить перед доской.
– Ты мне еще по священной истории не отвечал... Расскажи о вознесении господнем!
Кузя потер переносицу, посмотрел на потолок, повернулся к ученикам. На задней парте Пронька, прижавшись к стене, раскинул руки, потом плавно покачал ими, как птица крыльями. Кузе все стало ясно, и он живо заговорил:
– Сначала Иисуса Христа распяли на кресте, а потом он улетел на небо и стал богом!
– Постой! – отец Филарет недовольно покачал головой. – Нельзя так... Не улетел, а вознесся!
– Ну, вознесся! – поправился Кузя и, пользуясь тем, что священник оказался спиной к нему, замахал руками точно так же, как показывал ему Пронька. Ученики захихикали. Отец Филарет резко обернулся. Кузя, сделав последний взмах, опустил руки.
– Кощунствуешь, Кузьма Зыков? – Законоучитель подошел к Кузе. – Сейчас выйдешь из класса, а завтра пусть придет ко мне твой отец.
– Тятьку на германской убили!
– Пусть придет мать!
– Мамка не придет. Она по людям ходит белье стирать. Учись, говорит, как знаешь, а мне не до тебя!
– Скажи, что я зову!
Кузя безнадежно махнул рукой.
– Все равно не придет!
– Да почему же? – не отставал отец Филарет.
Переступив с ноги на ногу, Кузя сказал:
– У нас квартирант один жил, какой-то из ссыльных, его политическим звали. Он всегда мамке говорил, что на небе никакого бога нет, одна атмосфера. Там и сидеть-то негде. А на облаках не усидишь, они вроде пара... Это мы тоже проходили. И про французских братьев Много... Мно...
– Монгольфье! – подсказал на весь класс Пронька.
– Ага, – закивал Кузя. – На воздушном шаре за облака поднимались они и никого там не видели!
Священник выпрямился, придерживая на груди большой серебряный крест.
– Хватит! Разболтался! Где же теперь этот ваш квартирант?
– Он с Красной гвардией ушел! – охотно пояснил Кузя, радуясь тому, что может позабавить класс интересным разговором. – А мамка на бога давно рассердилась... Сколько молилась, на коленях стояла, в лампадке все масло спалила, свечи зажигала и все просила бога, чтобы тятьку немцы на войне не убили. А они все равно убили! Мамка даже иконы выбросила...
– Сгинь с глаз, сатана! – вдруг закричал отец Филарет, притопнув ногой.
Пулей вылетел Кузя в коридор.
– За что выставили? Девчонок за косички дергал? – сочувственно спросил сторож, сидевший на табурете под настенными часами и державший в руках медный колокольчик.
– Про Христа не знаю! – сказал Кузя, вздыхая.
– Про Христа? Я тоже про него ничего не знаю, да живу, слава богу! Иди-ка ты, парень, погуляй до большой перемены!