Босс моего бывшего

– Сколько комплиментов за один вечер, – смеюсь, потому что Варя сейчас забавная с этими её красными от смущения щеками и решительно сжатыми зацелованными губами.

– Но на меня никто так никогда не смотрел. Никто не бился так долго в закрытую дверь, нарушая все запреты. И я, наверное, совершаю ошибку, потому что дура непроходимая, но хочу, чтобы ты меня украл. Хотя бы на эту ночь, – дыхание задерживает, словно нырять собралась. – Забери меня куда-нибудь, спаси. Пожалуйста.

Глава 14 Варвара

Я сижу на балконе в мягком кресле, укутанная клетчатым пледом и смотрю на простирающуюся внизу территорию “Парадиза”, а он весь как на ладони. Кажется, протянешь руку и можно коснуться крыш домиков, прозрачной воды бассейна или погладить по гибкой шее чёрного лебедя. Танцующие люди выглядят крошками, и с такого расстояния меня вряд ли кто-то сможет разглядеть. Это дарит иллюзию непричастности к огромному миру, полному незнакомцев.

Здесь, на балконе, думается о хорошем, а плохое растворяется, оставляя меня в покое. Тихонько касаюсь пальцами губ, а они горячие и немного болят.

Что я делаю? Может быть, сбежать, пока Поклонский занят очередным важным разговором? Вон, только голос его тихий слышно, и тёмный силуэт за стеклянной стеной бродит туда-сюда.

Но это детский сад.

Делаю глоток тёплого какао, но никак не могу согреться. Меня немного потряхивает от накативших эмоций, и щёки краснотой пульсируют, будто мне снова пятнадцать и впереди ждёт свидание с симпатичным парнем.

Я не часто на них бывала: до Лёни у меня так и не случилось ни с кем серьёзных отношений. Он во всём был первым, но не хочу, чтобы и последним тоже стал. После его предательства не обязана себя хоронить заживо, да?

Тихо шуршит, отъезжая в сторону, дверь. Приглушённые шаги всё ближе, и я снова прячусь за чашкой с какао.

– Жалеешь, что пришла ко мне? – Дима останавливается за спиной и кладёт руки на спинку кресла.

– Нет, – отвечаю честно.

Во мне тысяча разных мыслей, страхов и сомнений. Но нет сожаления.

– Это хорошо, – в голосе улыбка, и я чувствую её кожей.

Скрипит за спиной кожаная обивка пуфа, моё кресло делает разворот на сто восемьдесят, и я оказываюсь лицом к лицу с Поклонским. От неожиданности едва не обливаюсь какао, и Дима забирает чашку.

– Давай лучше уберём, обожжёшься.

– Уже остыло, – мой голос нервный и писклявый, и приходится прокашляться, чтобы вернуть ему уверенность.

– Я никогда тебя не трону, если сама не захочешь, – обещает, проводя костяшками пальцев по моей щеке. В этой ласке больше интимности, чем во всей моей прошлой “взрослой” жизни с Лёней.

Тёмные глаза Поклонского горят в полумраке, уголки губ немного дрожат, скрывая улыбку, а рубашка расстёгнута на несколько пуговиц, открывая взгляду дополнительные детали татуировки.

– Что у тебя набито? – подбородком указываю на грудь.

– Хочешь посмотреть?

– Хочу, – сглатываю и поднимаю взгляд выше, смотрю в чёрные глаза.

Дмитрий улыбается уголком рта, обольстительно поднимает левую бровь и вытягивает рубашку из брюк. Рывком расстёгивает, ткань по швам трещит, а несколько пуговиц летят на пол, звонко перестукиваясь.

– Смотри, – отбросив в сторону испорченную рубашку, Дима слегка подаётся назад, открывая взгляду голый татуированный торс.

Татуировка… большая. Она занимает почти всю площадь груди, перетекает на плечи, стекает вниз по руке. Выпуклые вены на предплечье теряются в черноте чернил, кажутся продолжением узора, его органичной частью, словно именно таким Диму создала природа.

– Это дерево? – спрашиваю, вглядываясь в мелкие детали. – Красиво…

Лёня никогда бы не украсил себя подобным образом: слишком дорожит красотой тела и боится боли.

– Больно было? – спрашиваю, путешествуя взглядом по узорам.

Между нами до смешного маленькое расстояния, мы соприкасаемся коленями, и даже воздух в этот момент стал гуще.

– Совру, если скажу, что нет. Но терпимо. Когда в тебя стреляют, больнее в разы.

Пугаюсь его слов, а Дима улыбается и, взяв мою руку в свою ладонь, кладёт себе на поясницу – пальцами на глубокий круглый шрам, находящийся в нескольких сантиметрах от позвоночника.

– Давняя история, – отвечает на незаданный вопрос. – Но шрам остался.

Дима смотрит на меня, привычно склонив голову к плечу, многое пряча во взгляде, а я снова впиваюсь глазами в татуировку.

– Коснись, – предлагает, и сам кладёт мою руку на свою плечо.

Его кожа тёплая, даже горячая, а ладони прохладные. Меня пробивает током от такого контраста, кончики пальцев покалывает, и я сильнее дрожу.

– Есть вещи в моей жизни, о которых я не умею разговаривать. Не умею о них рассказывать. Держать в себе тоже невозможно, потому однажды я разработал эскиз этой татуировки.

– Сам?

– Я же архитектор, – усмехается. – Дерево нарисовать смогу. Это дерево жизни, на его ветвях живут те, кого я когда-то потерял. Хотя бы так они живы и всегда со мной.

– На каждой ветке?

– Нет, но у меня было много потерь, – поясняет сумрачно и подтягивает моё кресло на себя, уничтожая остатки свободного пространства между нами.