Босс по обмену

Осознавая сейчас весь ужас того, что едва не случилось, Карина переживала внутри нечто страшное, отчего ее до сих пор колотило. Склонившись над Шаталовым, она подрагивающими пальцами погладила его по волосам, даже не замечая, что плачет и, не давая себе отчёта в том, что говорит вслух, пробормотала:

— Прости меня… прости… пожалуйста… если бы ты только знал, как я испугалась…

Нет, это не могло быть правдой — так решил Влад, всё ещё не открывая глаз. Ни голос Карины, ни её лёгкие прикосновения — всё это не могло быть правдой. Но даже если иллюзия присутствия Ангеловой была посттравматическим явлением, Шаталов собирался как можно дольше в нём находиться. К чёрту отъезд из больницы и звонки родителям, он задержится в этой своей фантазии ещё ненадолго. И надо будет уточнить, что врачи ставили ему в виде укола утром, и попросить выдать ему с собой при выписке пару бутылок этого лекарства.

Он досчитал до десяти, когда голос Карины затих. Думать, что она сейчас, в эту самую минуту, сидит рядом с ним и сказала ему всё это взаправду, было невыносимо нужно. Хотя, это он должен был просить у неё прощения. Например, за то, что уехал, когда собирался всеми правдами и неправдами заслуживать или выкупать её любовь. За то, что её слова о том, что чувств нет, настолько больно ударили по нему, что он просто и легко переменил курс своей жизни, возвращаясь к тому Владу, каким был, когда ехал в Заборье. Но вместо того, чтобы начать протестовать прямо сейчас, Шаталов приоткрыл правый глаз и, неловко повернув голову к Карине, насколько ему хватало возможностей это сделать при дурацком воротнике, уточнил:

— Почему… почему ты испугалась? Ты же сказала, что у тебя ничего ко мне нет.

Произносить слова было трудно, но вовсе не состояние Влада, в котором он пребывал после аварии, было тому виной. Это действительно была Карина. Сидела рядом с ним и плакала. А он был настолько идиотом, что требовал от неё ответов на вопросы, которые и без того были кристально ясными. Но ему действительно очень важно было услышать ответ и понять, что она приехала сюда не просто так.

Закономерный вопрос породил в ней какое-то царапающее чувство, от которого хотелось зарыдать в голос. А что, если он ей не поверит? Она не знала, какими словами можно объяснить ему все, что чувствовала. Это было очень сложно. Чужая вина, чужое предательство, чужая измена — все это не имело к Владу никакого отношения, но отравляюще влияло на нее саму и ее поступки. И ей хотелось, чтобы он понял ее. Хотя все, что она действительно желала ему сказать, умещалось всего лишь в три слова. Три самых важных слова.

— Это неправда, — наконец выдавила из себя Карина. — Я соврала и тебе, и себе. Мне нужно было… Нужно было спрятаться в этой лжи от того, что ты во мне вызывал.

Сделав короткую паузу — ровно на то мгновение, что потребовалось ей, чтобы вобрать в лёгкие воздуха как перед прыжком в неизвестность, она продолжила:

— Я никогда не рассказывала, но… В общем, когда я училась в Москве, у меня был… — Карина поморщилась, не зная как обозначить теперь роль Леши, — в общем, были отношения. Сумасшедшие, больные, тяжёлые. Одним словом, зависимость — губительная, но неистребимая. Я многое вытерпела от этого человека, веря, что все не зря, а в итоге… — она передёрнула плечами и сглотнула, — когда умерла мама, он тоже отдалился. От меня и моих проблем. Вскоре я узнала, что он мне изменяет и… Глупо все это звучит, но это настолько искорежило мне душу, что я боялась ещё раз так к кому-то привязаться. И когда ты появился — сразу поняла, что в тебя будет очень легко влюбиться. — Карина посмотрела ему в глаза и, едва сдерживаясь, чтобы не всхлипнуть, призналась:

— Так в итоге и вышло. Я прогнала тебя, воображая, что ограждаю себя и свою семью от возможного разочарования, если вдруг для тебя это все… игра, но когда ты ушел и я поняла, что ты больше не вернёшься… Оказалось, что спасаться просто поздно. Что быть без тебя — гораздо страшнее, чем думать о том, что ты можешь мне снова солгать и предать…

Найдя руку Влада, она сжала ее и, слыша, как сердце оглушительно молотит по вискам, добавила:

— Я звонила тебе всю ночь. Хотела уже ехать в Москву, когда в новостях сказали… про аварию. Я тут же поехала сюда, я… я так испугалась, что могла не успеть сказать, что люблю тебя.

Слезы текли по лицу — обильно, неконтролируемо, словно прорвался наружу весь тот запас солёной воды, что сдерживала в себе годами. Она не могла вспомнить, когда плакала до Влада последний раз. Она не могла вспомнить, чтобы вообще испытывала в жизни чувство, подобное этому, что делало ее сильной и слабой одновременно. Сильной, потому что вместе с этим человеком она ощущала себя способной свернуть горы. С ним и ради него. Слабой — потому что он один на всем свете мог уничтожить ее одним словом. Если вдруг признается сейчас, что все, сказанное им вчера — всего лишь шутка.

— Знал бы раньше, что услышу эти слова вот так, слетал бы в столб ещё после первой нашей ссоры.