Она специально. Она всё специально. Она всё знает. Как и то, что без курсовой нет допуска к сессии. Но там же не к чему придраться! Я идеальна в письменных работах! Всегда была.
Десятки идей и нецензурных выражений бродят в моей голове. Приходится напомнить себе, что нет смысла плевать против ветра. Надо просто успокоиться, дождаться пятницы и там уже будет видно.
Внутри меня всё кипит, и вечером я делюсь ситуацией с Германом.
Мы лежим на кровати в моей квартире, смотрим глупую комедию по телеку и бросаемся друг в друга попкорном, захваченном по пути из универа в кинозале.
Конечно, я не говорю, кто виновник моего потенциального недопуска к сессии, но Герман, может, и сам догадывается.
Он предлагает посмотреть содержание курсовой, но я отклоняю его щедрое предложение о помощи.
— Да, я сама разберусь. Мне кажется, там всё идеально.
— Раз ты так считаешь.
Герман задумчиво перебирает мои волосы, накручивая пряди на пальцы. Не знаю, что у него в голове, одно могу сказать точно — мыслями сейчас он где-то очень далеко. Так далеко, что мне с каждым разом всё труднее дотянуться до него.
К концу недели университет лихорадит. На одного из деканов пришла огромная пачка кляуз и грядёт глобальная проверка из прокуратуры. С расписанием творится чёрт знает что, половина пар вылетает, как и моя консультация по курсовой. Методист передаёт мне короткую записку, когда я прихожу в опустевший деканат. Всех здесь будто ветром сдуло. Смотрю в записку, там написано, какие моменты мне надо подправить. Быстро пробегаюсь глазами. Отлично. Вроде, ничего глобального. Какие-то мелочи, я бы даже сказала.
— Погодите, — тормозит меня методист, когда я уже готова выйти за дверь.
— Да? — я что-то вопросительно бормочу, засовывая записку между тетрадных листов.
— Вы же Мельникова, так?
— Да-да.
— Вот, у вас тут в ведомости не хватает зачёта по статистике за прошлый курс.
— Что? — я разворачиваюсь и обхожу стол, пытаюсь что-то разглядеть на мониторе компьютера, куда смотрит методист. — Где не хватает?
— Вот, видите, пробел.
Я издаю разочарованный и раздражённый вздох.
— Что ж у вас одни пробелы. С курсовиком пробел, здесь пробел. Я ведь всё сдавала.
— Ну, видите, в ведомости ничего не написано, нет информации, что вы вообще явились на зачёт, — разводит молоденькая девушка руками.
— Зато у меня в зачётке всё стоит, завтра принесу, — обещаю я.
— Это ничего не значит, — она как бы извиняется и смотрит на меня с лёгкой ноткой жалости. — Ведомость — документ главнее.
— Главнее, чем зачётка с подписью преподавателя?
— Да, — она слегка сжимается под моим напором.
Для меня это ещё одна глобальная катастрофа, а для неё лишь неприятный разговор с проблемным студентом. Я делаю глубокий вдох и считаю до десяти.
— Я подойду к Петру Ивановичу, мы решим этот вопрос.
— Если вы о Лапуновском, то он больше в вузе не работает.
— Как? — мои глаза шокировано округляются. — На той же неделе статистика была.
— Ну вот так. Это его решение. Спонтанно как-то, правда, вышло.
— Понятно, а что мне делать? — я складываю руки на груди и начинаю притопывать ногой.
— Пересдавать? — ответ выходит и не ответом каким-то, а вопросом.
— Так вам виднее, вы же методист, — огрызаюсь я и тут же жалею.
По сути, девушка не виновата, она всего лишь доносит до меня информацию. Не по её же вине, в моей ведомости нет оценки.
А по чьей? — тут же возникает закономерный вопрос.
Я не знаю на него ответ, понимаю лишь одно, что я в полной беспросветной дыре. С Лапуновским я договаривалась о досрочной сдаче до своего отлёта в Рио. Может, он забыл проставить зачёт в ведомость, а я не проконтролировала этот момент, так как не подозревала, что могут возникнуть трудности. Нет, не трудности, а катаклизм глобального масштаба. Зачёт был промежуточным, в зимнюю сессию у нас экзамен, а без резолюции Лапуновского по зачёту меня до сдачи просто не допустят. Либо я буду отращивать хвосты, либо одной ногой перешагну за порог университета. Всем ведь известно, чем грозят долги по учёбе.
— Кто вместо Петра Ивановича? К кому я могу обратиться? — спрашиваю, взяв себя в руки.
— А, ну пока его замещает Юлия Сергеевна, с ней можно договориться.
— Понятно, — цежу сквозь зубы, разворачиваюсь на каблуках и иду к выходу из кабинета.
Да уж, с ней мы точно договоримся. До того, что я как-нибудь вцеплюсь ей в волосы.
Теперь у меня нет никаких сомнений, откуда и у этой моей проблемы ноги растут. Кажется, кто-то решил отсыпать мне неприятностей.
Как это по-женски!
К вечеру я до такой степени накручиваю себя, что готова выплеснуть раздражение на голову Германа. Если бы он только появился. Но Германа нет, и его телефон молчит. Звоню ему пару раз, пишу сообщение. Тишина. Наглею до той степени, что ставлю телефон на автодозвон, наборы которого один за другим тонут в сбросах.
Что это такое? Что происходит? Я ничего не понимаю. Вечер пятницы, где он? Где Герман? С кем он?