Босс скучает

— Ложь.

Одно слово провисает между нами. Оно почти физически осязаемо. И мне очень хочется, чтобы Герман перестал отрицать то, что очевидно.

Возов сказал: «если судить по его первоначальному интересу к тебе». Теперь я точно знаю, что интерес был, а это значит…

— Ой, а тут так мило!

Высокий голос «Насти» рушит магию момента. Мы с Германом синхронно вздрагиваем. Блондинка энергично цокает острыми шпильками по плиткам двора.

— Давай сфотографируемся на память. Смотри, — она машет рукой сверху вниз, указывая на фасад здания в праздничной иллюминации, — какая красота! Её надо запечатлеть. А ещё лучше нас на её фоне, — широкая улыбка этой блондинки становится какой-то хищной, и, кажется, с «Насти» слетает этот её образ «той ещё милашки».

«Нас» — это, безусловно, ко мне не относится.

— Сфотографируемся? — скептически тянет Герман. — Я не большой любитель фотографироваться. Тем более, на память.

— Ну да, — соглашается Настя, — звучит так, будто мы ещё долго не увидимся. Мне это тоже совсем не нравится.

Ого, кто-то хлебнул больше положенного, — проносится у меня в голове.

— Хотя мы ведь обменялись контактами, — она берёт Островского под руку и с улыбкой смотрит на него.

Кажется, я вообще перестала для неё существовать. Но нет, «Настя» оживает, протягивает мне телефон.

— Сфоткаешь?

— Я? — переспрашиваю и на автомате принимаю сотовый.

Он уже включён и камера готова к съёмке. Выставляю перед собой навороченную модель, ловя фокус.

— Хорошо, — отрезает Герман. — Пару кадров можно.

Я делаю шаг назад, пытаясь не завалить горизонт справа, где темнеет лес. Или без леса взять? Тогда надо полностью развернуться к зданию. Аккуратно пячусь, несколько маленьких шагов улучшают экспозицию.

Только то, что я должна фотографировать эту «Настю» с Германом, настроение не приподнимает. А ещё она разрушила магию момента между нами. Очень надеюсь, что мы с Германом продолжим там, где остановились. Я намереваюсь выяснить всё! Пусть даже не надеется отвертеться!

— Пару кадров? — Настя качает головой. — Что ты такой принципиальный? — внезапно её лицо светлеет. — А… ну, да… ты же…. А-а-а… я помню ту историю с фотками, — как-то слишком громко хихикает «Настя», щелкая пальцами и затем потрясывая указательным в воздухе.

Герман поворачивает в её сторону голову с непрошибаемым видом и ждёт, когда она ещё что-то скажет, и я понимаю, какую именно «историю с фотками» она имеет в виду.

Ничего не могу поделать, но краснею. Так откровенно эта ситуация ещё не всплывала. Вот надо же — рвануло давно, а эхо слышно до сих пор!

— Сейчас, по-моему, всё прилично, — подмигивает она и после поворачивается, чтобы посмотреть в камеру.

А я злюсь. Хочется топнуть ногой.

Надоело сдерживаться. Я топаю. Промахиваюсь и… оступаюсь.

Наверное, я даже успеваю несколько раз взмахнуть руками в воздухе, потому что вода не сразу смыкается над моей головой. Только вынырнув, всё равно делаю большой глоток воздуха и цепляюсь за край бортика, пытаясь сморгнуть воду с ресниц.

— Варь! — пальцы Островского впиваются в мои плечи. Он встал на колено на краю бортика бассейна и вознамерился меня никуда не выпускать.

Интересно, если бы я не вынырнула так быстро, он бы полез меня спасать?

Мысль греет душу, а вот гордость — в клочья.

— Всё в порядке, — я повожу плечами, — отпусти меня, я сейчас.

Герман отпускает, я хмурюсь и смотрю на него. За заднем фоне «Настя» причитает над, наверняка, разбитым телефоном, который я в последний момент выронила из рук.

С водой я на «ты». Это не высота — ею меня не напугаешь. Единственное — во мне закипает злость на саму ситуацию. Я такое только в глупом кино видела.

Изворачиваюсь, снимаю туфли и по очереди ставлю их на край бортика. Жаль, хорошие были. Может, если просушить, то и ничего.

Боже… о чём я вообще думаю?!

— Руку? — Герман усмехается, протягивая мне ладонь.

— Если не перестанешь, я приму её и дёрну на себя. Хочешь? — зло бурчу я, а затем, сделав пару движений вверх-вниз, подтягиваюсь на руках и сажусь на бортик, затем встаю.

Меня начинает колотить, потому что контраст между уличной температурой и горячей водой делает своё дело.

А Островский — своё.

Скидывает пиджак и укутывает мои плечи.

— Пойдём, а то простудишься, — он подхватывает мои туфли и обнимает за плечи, пытаясь согреть.

— Я испорчу тебе пиджак, — бурчу под нос, всё-таки немного согреваясь.

— Поверь, мне плевать.

— Там дверь есть, — указываю в нужном направлении. — Или ты хочешь предложить мне возвратиться через банкетный зал и центральный холл?

— Только если сама желаешь, — уже откровенно издеваясь, усмехается он.

— Нет-нет, конечно не желаю.

Герман увлекает меня за собой. Словно парочка воров, мы украдкой входим через чёрную лестницу. Подол платья волочится и хлещет по босым ногам, туфли я у Германа так и не забрала. Иду практически на носочках.

— Не надо, ко мне ближе, — тормозит он меня, когда я пытаюсь подняться на свой этаж. — Ты уже как ледышка.