Ботфорты капитана Штормштиля

«Пятна от орехового масла ужасно плохо сходят», — подумала мама, глядя на Тошкпну парусиновую куртку. Но пятен на ней почему-то не было. Дядя Гога хохотал, Володя невозмутимо ел ставридку, Тошка был полон счастья.

— Так вот, — сказал дядя Гога. — Я предложил Володе отправиться со мной в горы. Там и свежий воздух, и все прочее, предписанное врачами. Должность коллектора — самая лучшая в геологии. До сих пор вспоминаю, как еще студентом я прошлялся в чине коллектора по всем закоулкам и переулкам Кавказа.

— Гога, когда, наконец, ты станешь серьезным человеком?

— Как только защищу диссертацию. Получу степень кандидата наук. Остепенюсь, так сказать. Послушай, сестра моя, пойдем с нами в горы, а? Будешь нам кашу варить с тушенкой.

— Иди лучше на море, раз уж приехал купаться!…

Тошка не любил ходить на пляж. Другое дело — окунуться с волнореза после рыбалки или нырнуть на самое дно, чтобы отцепить зажатое камнями грузило. А просто так лежать на горячей гальке, как на сковородке, или играть в «дурака» на расстеленной газете — ни к чему это.

Но с дядей Гогой и Володей все пошло совсем по-другому.

Это было не обычное, скучное купание. Володя крутил сальто и арабески, хотя врачи строго-настрого запретили ему «крутить», дядя Гога становился на четвереньки, и они показывали, что такое «кульбит через скамеечку», хотя мама ужасно сердилась и говорила, что дядя Гога ведет себя не по возрасту.

Папа, как всегда, не купался. Он тихо сидел в сторонке, накинув на тонкие белые руки мохнатое полотенце. Дядя Гога и Володя подкрались к нему сзади, ухватили за руки и за ноги и потащили в воду. Пага висел покорно и только просил, чтобы с него сняли очки, а то, чего доброго, утонут.

Мама была в своем новом заграничном купальнике. Но удовольствия от этого никакого не испытывала. Она все время оглядывалась по сторонам, видно, боялась, что кто-нибудь из знакомых увидит главного бухгалтера порта в таком несолидном виде.

В заключение все фотографировались, и дядя Гога обещал отпечатать карточки таким образом, что мама и папа будут стоять на них вверх ногами.

Обедали в ресторане «Магнолия». Тошка впервые в жизни сидел за ресторанным столиком. Оркестр играл вальсы, крахмальные салфетки возвышались, как мраморные башни, и стоявшие в вазе чайные розы печально роняли к их подножьям свои желтые лепестки. Да, это тебе не закусочная на Турецком базаре…

Официант был похож на резидента иностранной разведки из фильма «Убийство в понедельник». Лицо его было непроницаемо и загадочно. Тошке казалось, что под белой салфеткой у официанта спрятан пистолет и, вынув его шикарным шпионским жестом, он скажет:

— Наконец вы у нас в руках, господа! Ресторан окружен моими людьми. Сопротивление бесполезно.

Но официант сказал совсем другое:

— У нас великолепная кавказская кухня: чихиртма, чахохбили, шашлык по-карски, купаты. Особо могу порекомендовать жаркое «Магнолия» — фирменное блюдо.

— Скажите, а перши у вас не делают? — спросил дядя Гога.

— Как же, как же, конечно. У нас все готовят, — закивал головой официант. — Но сегодня, к сожалению, уже кончились. Завтра пожалуйста.

— Что это за перши? — поинтересовалась мама, когда официант отошел. — Ни разу не слышала.

— Не удивительно. Это такие длинные, упругие жерди, на которых работают эквилибристы.

— Гога!

— А официант молодец! Держит фирменную марку на высоте, под самым куполом ресторана.

В конце дня стало ясно, что дядя Гога — человек совершенно невозможный. Так утверждала мама. И вот поэтому жить дальше без него совершенно невозможно — твердо решил Тошка.

Когда же дядя Гога вдруг ни с того ни с сего спросил маму:

— А сколько лет нашему Антонио? Четырнадцать? Самый раз начинать… — сердце Тошки томительно замерло в предчувствии чего-то необыкновенного. Он понял — в буйной голове дяди Гоги зародилась какая-то великолепная идея. В том, что она великолепная, Тошка ни секунды не сомневался.

Все началось на другой день, за ужином. Дядя Гога пил кофе, макая в чашку печенье. Мама вздыхала:

— Гога, Гога… Когда ты наконец, отучишься от этой неприличной манеры — макать в чашку печенье, крошить в суп хлеб. Ну, что ты, право! Это все твое дикое житье в горах.

— Люблю моченки, — невозмутимо отвечал дядя Гога. — Ты права, это еще от той поры, когда в геолрационе преобладали ржаные сухари. Мы их всегда мочили. Очень вкусно было.

Мама безнадежно махнула рукой.

— Между прочим, — продолжал дядя Гога, — в этом году я опять еду в горы с Ираклием Самсоновичем. Удивительно повезло. Совершенно гениальный геолог, с каким-то сверхъестественным нюхом. Помню, он руководил еще моей преддипломной практикой. Во времена ржаных сухарей.

— Не пора ли тебе, Гога, самому возглавлять партии? — сказала мама.