Ботфорты капитана Штормштиля

— Амшибзия! — крикнула девушка-почтальон. — Здравствуйте! — Она принялась распаковывать вьюк. В нем были журналы, газеты, письма. — Кто здесь геологи?

— Мы здесь геологи, — ответил ей дядя Гога.

Вам полпуда разной бумаги. Только расписаться надо. Вот здесь… И здесь… И тут тоже…

Тц-тц-тц… — покачал головой Хабаджа. Ему казалось, что девушка слишком громко кричит и слишком часто смеется. И потом она в галифе. Старый почтарь был, конечно, пьяница и не раз терял в горах свои вьюки вместе с лошадью. Но все же он был мужчина. Он заходил в дом как гость, ел, пил, жил два-три дня и потом уже трогался в путь, к дальним хуторам. А эта даже мамалыги не дождется. Подарит Абзагу свистульку, прыгнет на коня — и за ворота.

— Почта любит спешить, дедушка Хабаджа!

Зубы, как зерна белой кукурузы, волосы тоже, будто с молодого початка их ободрали и опять-таки — в галифе. А здесь внуки взрослые. Глаз с нее не сводят.

— Эге-ге-гей! — Конь почтальона с места брал крупной рысью.

Абзаг откидывал жерди ворот и пронзительно верещал свистулькой.

Бывайте здоровы! На обратном пути заеду, готовьте письма! Эге-ге-гей!..

Ай, девка! Что за девка. Тц-тц-тц… Зачем они залетают, такие, в этот край тихих, пугливых женщин?

— Чего глаза пораскрывали, бездельники? — кричит на внуков Хабаджа. — Только и смотреть вам на ее галифе! А ну, где моя палка?..

Писем было много. От геологического начальства и из дому. Хабадже — от старого его приятеля товарища Аршбы. Он теперь большой человек, персональный пенсионер, в Сухуми живет. Тошке — письма от мамы. Сразу три письма.

Много было писем. Не было только письма для Володи Кукушкина. Он долго ждал, пока перебирали толстую пачку. Ничего не дождавшись, ушел в самый дальний угол двора, лег на траву. К нему тут же подбежал неугомонный Абзаг, посвистел в свистульку, потом дернул за рукав.

— Сделай шартали-мортали.

Но Володе не хотелось прыгать и дурачиться. Он потрепал Абзага по лохматой голове и закрыл глаза.

А Тошка писал ответ маме. На все три письма сразу. Ему не писалось. Он, мучаясь, грыз кончик карандаша. О чем писать? О том, как он охотился на медведя? Нельзя. О том, как он ночует у костра в спальном мешке? Тоже нельзя. О том, как ищет неизвестную речку в подарок Кло? Совсем нельзя. Только всего и написал:

«Дорогая мамочка..»

Потом зачеркнул восклицательный знак и добавил: «и папочка». Что еще?

«Мы живем хорошо и весело. Каждое утро, на рассвете, бежим к речке и обтираемся ледяной водой».

Подумав, замазал слово «ледяной» — еще испугаются, что можно простудиться.

«У Хабаджи есть сын — Тумоша. Он оказался моим земляком, и кроме того, он здорово играет на гармошке и апхерце. Мы с ним однажды ездили на мельницу, верхом…»

Опять пришлось зачеркивать. Тошка — и вдруг верхом! Мама там с ума сойдет от страха. А у нее и так вконец больное сердце. В общем, письмо не получилось.

Лучше бы написать другое. И не маме, а этой самой Светке из перекрестного полета. Он бы ей написал! Летает там со своими липовыми братьями Костерро, а Володя лежит на траве с закрытыми глазами. И это называется — дружба!

Это все равно что не встретить в воздухе протянутых рук ловитора и рухнуть вниз, на жесткую, холодную сетку,

Он написал бы, да откуда взять адрес, где ее найдешь, эту Светку, где она сейчас летает, под каким куполом? Эх!..

В этот день маршрута не было. Отряд готовился к переходу на новую базу, на хутор Дуабабсту, где жила сестра Тумоши — Агаша. До Дуабабсты было три дневных перехода и, по словам дяди Гоги, тропа такая, что на ней сам черт трижды рога ломал.

Тошка дописал письмо, делать больше было нечего. Послонявшись по двору, он взял моток крепкой веревки и отправился на речку. Выйдя за ограду, оглянулся — не увязался ли за ним вездесущий Абзаг.

Тошка давно задумал один смертельный номер, и свидетели ему совершенно не требовались.

Дело в том, что речка, та самая, к которой они каждое утро бегали обтираться ледяной водой, текла в глубоком и сыром ущелье, похожем на узкий коридор. Через ущелье был перекинут ствол пихты. Он тянулся над пропастью тонким и гладким двадцатиметровым мостом. Ходить по этому мосту, разумеется, никто не ходил, сумасшедших на хуторе не было. Потом появился Володя Кукушкин-Костерро. Несмотря на строгий запрет Ираклия Самсоновича, он бегал по стволу взад и вперед и даже, привязав веревку, спускался по ней прямо к речке.

— Ну, вы сами посудите, Ираклий Самсонович, какой смысл добираться до речки по длинной, извилистой и крутой тропинке, когда можно: раз-два и умывайся!

— Это опасно, — не сдавался Ираклий Самсонович. — Ведь высота с пятиэтажный дом. В случае чего костей не соберешь.

— А чего их собирать, если уж они рассыплются?

— Ох, Володя, Володя! Лихачество — путь к аварии.