Да, с ним тоже происходили перемены. Овладевшие им беспокойство и неуют стали заметны в его произведениях. В линиях, мастером которых он некогда был, стала появляться какая-то изломанность, краски будто потускнели, в его картины помимо воли самого автора вторгался мрачный колорит. Покоя и плавности движений в написанных им фигурах уже не было, усилилась тяга к неестественным жестам, долженствующим изображать сильные чувства. Говорят, что душевное состояние художника получает отражение в его картинах, и это в полной мере подтверждали работы Сандро, написанные им в ту пору, когда он отошел от прежних друзей и начал усиленно читать творения Августина. Работа над алтарем шла трудно, ибо она творилась на переломе времен, столь существенном для истории Флоренции и всей Европы. И хотя в это же самое время росла надежда на то, что скоро произойдут изменения к лучшему, на душе было тревожно и будущее рисовалось ему в совсем нерадостных красках.
Еще менее лучезарным оно казалось в доме на виа Ларга. Кларисса так и не смогла оправиться от болезни и по-прежнему оставалась в Риме. Во Флоренции долгое время ходили слухи, что она просто сбежала от мужа под опеку своего знатного семейства, но слухи оказались ложными – она действительно была тяжело больна и умерла в следующем 1488 году. Болезнь продолжала терзать и самого Лоренцо. Но даже не она сильнее всего удручала Великолепного. Его больше мучило другое: Пьеро, которому он, видимо, уже очень скоро должен был передать управление делами рода Медичи, явно не подходил на эту роль, и его отец видел это лучше всех остальных. Во Флоренции, где теперь во всем видели перст Божий, во всех этих бедствиях рода Медичи усматривали наказание Господне за все те грехи, которые были совершены Лоренцо. Сандро временами мучила совесть, что в это трудное для Великолепного время он отступил от него. Но, видимо, действительно слаб человек – прежде всего он думает о самом себе и спасении собственной души.
Согласившись на условия, которые обеспечивали ему новый заказ, он, конечно, не думал, что берет на себя обязательства, делающие невозможным возвращение к прошлому, что теперь у него не будет той свободы, которую он имел, работая на Медичи, что ему придется все свои поступки соизмерять с мыслью о том, что о нем могут подумать не в меру благочестивые заказчики. Новое положение, в котором вместе с ним оказались и другие живописцы Флоренции, вынужденные втискивать свое творчество в определенные рамки, обременяло его коллег. Некоторые уже присматривали себе место в других городах. Покинул Флоренцию Филиппино Липпи – он отправился в Рим, чтобы расписывать капеллу Караффи в Санта-Мария сопра Минерва. Что ни говори, этот заказ был выгоден для человека, обремененного большой семьей, и Рим, который при папе Иннокентии продолжал украшаться, манил к себе многих. Но вряд ли флорентийские художники стали бы искать счастья в чужих краях, если бы не предчувствовали, что в скором времени им придется трудно в родном городе. Сандро словно не видел всего этого – то ли потому, что слишком углубился в вопросы веры, застилающие ему взгляд на происходящее, то ли просто продолжал хранить верность родному городу.
Написание картины для алтаря церкви Святого Варнавы заняло гораздо больше времени, чем он предполагал, и дело было не только в ее огромных размерах, но и в том, что непреклонная воля заказчика сковывала его кисть. Было трудно возвращаться к стилю, который он давно уже оставил позади, а вернее, вообще никогда им не пользовался. На ум ему сами собой приходили некоторые детали из недавнего прошлого. Вот два ангела раздвигают тяжелый темно-красный занавес, обрамленный горностаем, перед сидящей на троне Мадонной, будто собираются дать представление. Так обычно начиналось действо на сцене в доме на виа Ларга. Два других ангела демонстрируют зрителям гвозди и терновый венец – символы Христовых мук. Конечно, это была не столь уж изощренная символика – он был способен и на большее – но от него требовали простоты и понятности, так что сойдет. На левой стороне картины Сандро поместил святого Варнаву, поднявшего руку для благословения и повернувшегося к святому Августину, который вроде бы и не обращает на него никакого внимания, так как сосредоточенно пишет что-то в своей книге. Рядом с Августином стоит святая Екатерина, которая взирает на Марию. Справа расположилась группа святых – Иоанн Креститель, Игнатий и архангел Михаил. Никаких отклонений от строгой симметрии – и никакой жизни. Все неестественно, зажато, сковано. Сандро словно задался целью написать картину, в которой ничего бы не оставалось ни от его прежнего стиля, ни от всех достижений флорентийских художников.