Божье Дело

После ссоры д-р Дурхэм предложил Пегги Рурке пройти к нему в кабинет. Часом позже студентка выскочила оттуда раскрасневшаяся, в слезах. Своей напарнице по комнате она рассказала, что профессор вел себя, как помешанный. Что он признался ей в любви с первого взгляда. Что он стар и некрасив, но теперь, когда все переменилось, желает бежать с нею. Она, в свою очередь, сказала, что профессор всегда ей нравился, но у нее не было даже и мысли о любви. Тогда Дурхэм торжественно пообещал ей, что в этот самый вечер станет совсем другим человеком, и она поймет, насколько он ее достоин.

Несмотря на происшедшее, все, казалось, было спокойно в этот вечер, когда Поливиносел привел Пегги Рурке на праздник второкурсников. Присутствовавший на вечере профессор поздоровался с ними, словно ничего не произошло. Его жена, похоже, не чувствовала неладного. Что само по себе весьма странно, ибо миссис Дурхэм была одной из тех профессорских жен, уши которых, казалось, всегда настроены на волну беспроволочного телеграфа слухов, ходивших по факультету. Более того, будучи женщиной очень нервной, она не принадлежала к людям, умеющим скрывать свои эмоции. И не испытывала ни малейшего почтения к своему мужу. Наоборот, он сам был предметом многочисленных насмешек за глаза, потому что явно находился под каблуком. Миссис Дурхэм частенько низводила его до уровня обезьяны и водила, будто быка за кольцо. Однако в тот вечер…

Майор Льюис прочистила горло.

— Мистер Темпер, пожалуйста, опустите подробности. Присутствующие здесь — люди крайне занятые, им нужны голые факты. Подчеркиваю, только голые факты.

— Голые факты таковы, — огрызнулся я. — После того, как кончились танцы, миссис Дурхэм в истерике позвонила в полицию и сообщила, что ее муж сошел с ума. О том, что он просто напился, не могло быть и речи. Такого она себе представить не могла. Он бы ни за что не отважился…

Майор Льюис еще раз прочистила горло. Я посмотрел на нее с досадой. Похоже, она никак не могла уразуметь, что некоторые подробности совершенно необходимы.

— Полицейский, который отвечал на ее звонок, доложил позже, что профессор ошивался по округе в одних брюках с торчащей из кармана бутылкой и обстреливал всех встречных из игрушечного ружья-пульверизатора какой-то красной жидкостью. Другой полицейский, напротив, утверждает, что у Дурхэма была кисть и ведро с краской. Но, чем бы он ни пользовался, ему удалось перекрасить и свой собственный дом, и дома нескольких соседей от фундамента до самой крыши. Когда появилась полиция, профессор вымазал краской полицейскую машину и забрызгал краской же глаза полисменов. Пока они пытались разлепить веки, профессору удалось смыться. Еще через полчаса он исполосовал красной краской женское общежитие и довел до истерики немало напуганных его обитательниц. Войдя в здание, он оттолкнул возмущенную надзирательницу и стал бегать по коридорам, поливая краской всех, кто высовывался из дверей, из казавшейся бездонной, банки, а затем, так и не найдя Пегги Рурке, покинул общежитие.

Все это время Дурхэм хохотал, как безумный, и заявлял, что за ночь перекрасит весь город в красный цвет.

Как выяснилось позже, мисс Рурке ушла с Поливиноселом и несколькими его друзьями и подругами в ресторан. Потом эта пара рассталась с ними возле их домов и проследовала, как все полагали, к женскому общежитию. Однако туда они не попали. Ни их, ни профессора никто больше не видел в течение двух лет, прошедших между этим событием и временем, когда в Онабаке перестали выходить газеты. Наиболее популярной явилась гипотеза о том, что очумевший от любви профессор убил их обоих и похоронил, после чего сам подался в бега. Но я, не без веских оснований, придерживаюсь совершенно иной версии.

Заметив, что аудитория начала нервничать, я поспешно рассказал о быке, который появился как бы из ниоткуда в самом начале Главной улицы. Владельцы скотоферм заявляли, что все их быки на месте. Тем не менее, быка видело такое множество людей, что от их показаний просто так нельзя отмахнуться. Более того, те, кто видел его последними, утверждают, что он переплыл реку Иллинойс с обнаженной женщиной на спине. Женщина размахивала бутылкой. Выйдя на берег, бык вместе с женщиной исчез в прибрежном лесу.

В этом месте моего рассказа зал буквально взорвался.

— Неужели вы пытаетесь убедить нас в том, что миру вновь явился Зевс и Европа! — возмутился командир полка береговой охраны.

Продолжать было бесполезно. Эти люди могут поверить только тому, что увидят своими глазами.

По взмаху моей руки мои помощники вкатили в зал просторную клетку. Внутри нее, скрючившись, сидела крупная угрюмая человекообразная обезьяна в соломенной шляпке и розовых панталонах. Сквозь отверстие в последних торчал длинный хвост. Если говорить строго, то, насколько я понимаю, ее нельзя было относить к человекообразным — они лишены хвоста.