Божественная комедия. Ад

1. Будь стих мой груб, будь рифмы хриплы, дики,[701]
Приличье проклятой бездне сей,
Всех прочих скал несущей гнет великий,[702]

 —

4. Из дум моих я б выжал сок полней;

Но где стихи, чтоб выразить ту яму,
И кто без страха вымолвит о ней?

7. Да будет же тот вечно предам сраму,

Кто б вздумал дно вселенной описать[703]
На языке, зовущем папу, маму.

10. Но да послужат девы мне опять,

Помогшие певцу воздвигнуть Фивы,[704]
Чтоб истину мог стих мой передать!

13. О чернь! о род пред всеми злочестивый!

И вспомнить страшно, где гнездишься ты!
О лучше, если б родились зверьми вы!

16. Когда гигант вглубь вечной темноты

К ногам своим спустил нас из объятий[705]
И я еще взирал на высоты, —

19. Вдруг, возле нас, раздался крик проклятий:[706]

«Гляди же под ноги и так пятой.
Не попирай годов несчастных братий!»

22. И, обратясь, узрел я пред собой

Дно озера, которое с кристаллом
Имело больше сходства, чем с водой.[707]

25. Сам Танаис в стремленьи одичалом,

Иль в Австрии Дунай среди снегов
Не отягчен столь толстым покрывалом,

28. Как здесь Коцит, и пусть в ceй мрачный ров[708]

Вдруг с Пьетропаной Таверник свалится,[709] —
Не затрещит под ними лед с краев.

31. И как лягушка, квакая, стремится

Из лужи мордой в те часы, когда
Колосьев сбор порой крестьянке снится:[710]

34. Так до ланит, где зеркало стыда,[711]

Замерзли тени, щелкая зубами,
Как аисты, и посинев средь льда.

37. Все грешники поникли головами;

Скорбь их сердец является в очах,
О холоде твердят они устами.[712]

40. Я вниз взглянул и под собой в ногах

Увидел двух, которых льды так смяли,
Что кудри спутались на их главах.

43. «Скажите, вы, что грудь так с грудью сжали,»

Спросил я: «кто вы?» – И на мой вопрос,
Закинув выи, взор они подняли.

46. Из глаз, когда-то влажных, капли слез

До самых губ они струили оба,
И новым льдом им губы сжал мороз:

49. Так плотно брусьев не скрепляет ско

ба!Они же лбами грянулись сильней,
Чем два козла: так их объяла злоба.

52. И вот, один, лишившийся ушей

От холода, лицом прильнувши к льдине,
Сказал: «За чем глазеешь на теней?

55. Или хочешь знать, кто эти два? в долине,[713]

Где с гор бежит Бизенцио ручьем,
Отец их, Альберт, с ними жил доныне.[714]

58. Они два брата: обойди кругом[715]

Каину всю, не встретишь пред собою,[716]
Кто б с большим правом стынул подо льдом:

61. Ни тот, чью грудь и тень своей рукою[717]

Пронзил Артур, нижё Фокаччья сам,[718]
Ни даже сей, который головою

64. Мешает вдаль смотреть моим очам, —

Предатель Сассоль: если ты Тосканец,
То ты о нем слыхал конечно там.[719]

67. Но чтоб скорей нам кончить, чужестранец,

Узнай: я Падзи; я Карлино жду,
Пред чьим грехом мой грех утратит глянец.[720]» —

70. Потом я зрел тьму песьих лиц во льду

И я дрожал и в век дрожать я буду,
Лишь вечный лед на память приведу.

73. Пока мы шли к средине, где отвсюду[721]

Стремится тяжесть к центру своему,
И с трепетом я зрел ледяную груду, —

76. Судил ли рок, иль случай вел к тому,[722]

Не знаю, но, идя меж черепами,
Ногой я в лоб ударил одному.

79. «За что ж ты бьешь?» вскричал он со слезами:

«Коль не пришел ты месть усугубить
За Монт Аперти, что гнетешь ногами?[723]»

82. А я: «О вождь! позволь мне здесь побыть,

Чтоб выведать, кто этот грешник новый?
Потом веди, как хочешь, мне спешить.»

85. Учитель стал; а я направил слово

К тому, которые мне еще грозил:
«Скажи, кто ты, хулитель мой суровый?» —

88. «А кто ты сам?» мне грешник возразил:[724]

«Ты в Антеноре так разишь нам лица»
Что и живой не так бы поразил.[725]» —

91. «Я жив и, выйдя из льдяной темницы,»

Был моя ответ: «я и тебя включу,
Коль славы ждешь, к другим в свои страницы.»

94. А он на то: «Противного хочу;

Прочь от меня! не досаждай мне доле:
В сей пропасти за десть я не плачу.[726]» —

97. «О! если так, ответишь по неволе,»

Вскричал я, в выю уцепясь ногтьми:[727]
«Иль волоска я не оставлю боде!» —

100. А он: «Пожалуй, все себе возьми;

Но не скажу, кто я, я не открою,
Хоть бей меня, хоть череп проломи.»

103. Уж в волосы вцепился я рукою

И много косм с изменника сорвал,
А он завыл с пониклой годовою;

106. Вдруг слышу вопль: «Что, Бокка, закричал?[728]

Аль челюстью стучать не надоело,
Что лаешь так? кои черт к тебе пристал?» —

109. «Молчи ж,» я рек: «изменник закоснелый!

Тебе упорство не могло помочь:
Позорь твой в мире возвещу я смело.» —

112. «Болтай, что хочешь, убираясь прочь,

Но и о том, что так язык торопит,
Не умолчи, покинув адску ночь.

115. О золоте французов здесь он вопит;

Скажи: Дуеру видел я во рву[729]
На холодке, где бес измену топит.[730]

118. С ним и других тебе я назову:»

Вот Беккерия близ тебя, сложившие[731]
В Флоренции под топором главу.

121. Там, думаю, дель Сольданьер, застывший[732]

С злым Ганнелоном; дале – Трибальдел,[733]
В Фаэнцу ночью двери отворивший.[734]» —

124. Мы прочь пошли, и в яме я узрел

Двоих замерзших так, что покрывает
Глава главу – мучения предел![735]

127. И как голодный жадно хлеб съедает,

Так верхний зубы в нижнего вонзал
У выи там, где в череп мозг вступает.

130. Как Меналипповы виски глодал

Тидей, безумным ослеплен раздором:[736]
Так этот грешник череп раздирал.

133. «О ты, который с столь свирепым взором

Грызешь главу соседу своему,
Скажи, за что,» спросил я: «с уговором,

136. Что если ты по праву мстишь ему»

То я, узнав о вас, о вашей доле,
Предам его позорному клейму,[737]

139. Коль не отсохнет мой язык дотоле.»