Божественная комедия. Чистилище

1. Меж тем как взором я блуждал по кровле
Густой листвы, как любит делать тот,
Кто жизнь свою проводит в пташек ловле,[962]

 —

4. Мне больший, чем отец, сказал – Вперед![963]

Не трать, мой сын, без пользы ни мгновенья[964]
Из данного нам срока на обход.

7. Я взор и шаг направил, полный рвенья,

К двум мудрецам, что разговор вели
Такой, что забывал я утомленье.[965]

10. Вдруг слышу плач и пение вдали:

«La li a mea» – с тем унылым тоном,
Что слух в восторг и жалость привели.[966]

13. – Кто там поет, отец мой, с тяжким стоном? —

Так я; и вождь: – То тени там поют,
Быть может, долг платя перед законом.[967]

16. Как путники задумчиво идут

И озирают, торопясь, в дороге
Обогнанный им незнакомый люд,[968] —

19. Так молча сонм теней, в мечтах о Боге,

То обогнав, то нагоняя нас,
Нас озирал, но в большей лишь тревоге.[969]

22. Темно и пусто было в ямах глаз,[970]

A в лицах бледность с худобой столь страшной,
Что с черепом вся кожа их срослась.

25. Так, думаю, не высох бесшабашный

Эризихтон, став кожей лишь одной
От голода, когда он съел все брашно.[971]

28. – Вот, – думал я, – сгубившие святой

Ерусалим, средь страшного разгрома
Где склеван был Марией сын родной![972]

31. Без камней перстни – их глаза! Знакомой[973]

Казалась бы в чертах их буква М
Тем, кто в лице людей читает OMO.[974]

34. И кто-б поверил, что в народе сем

Дух яблока и плеск воды прозрачной
Рождал томленье? И кто скажет: чем?

37. Еще дивился я толпе той мрачной, [975]

В полнейшем быв неведенье причин
Их худобы и чахлости невзрачной,[976] —

40. Как вот, в меня уставя из глубин

Ям черепа недвижный взор печальный,[977] —
– Откуда милость мне! – вскричал один,[978]

43. Кто б лик его узнал первоначальный?

Но тотчас я по голосу постиг,[979]
Кого таил тот вид многострадальный.

46. Как будто искра мне зажгла в тот миг[980]

О друге память, и признал я сразу
В немых чертах Форезе добрый лик.[981]

49. – О! не гляди, – молил он, – на проказу,[982]

Покрывшую мне кожу, словно ржа,
Так плоть сожрав, что вид мой страшен глазу!

52. Но, о себе самом мне речь держа,[983]

—Кто здесь вожди твои – те души обе,[984]
Мне расскажи, лишь правдой дорожа.

55. – Твой лик, уж мной оплаканный во гробе,[985]

До слез меня еще растрогал раз! —
Сказал я, чуя скорбь в его утробе;

58. Молю ж Творцом, скажи, что сушит вас?[986]

Пока дивлюсь, не жди себе ответа:
Полн дум иных, могу ль начать рассказ?[987]

61. И он в ответ: – Из вечного Совета

Мощь в древо то и в те потоки вод[988]
Нисходит – и от них в нас чахлость эта.

64. И весь поющий тут в слезах народ,

Грех очищая в жажде, в муках глада, —
Грех сластолюбья, – святость познает.[989]

67. Алкать и жаждать мы должны от взгляда

На яблоки, на блеск потоков тех,[990]
Что льются сверху с шумом водопада.[991]

70. И каждый раз, как наш свершится бег?

Мы к новому стремимся мук условью:
Мук – я сказал; сказать бы мне – утех![992]

73. И к дереву спешим мы с той любовью,

С какой Христос шел возопить: «Или!»[993]
Когда Своей Он искупил нас кровью».[994]

76. И я: – Со дня, Форезе, как с земли

Ты перешел в мир лучший – к сим чертогам,
Досель не все еще пять лет прошли.[995]

79. И если там по грешным бресть дорогам

Ты кончил прежде, чем пришла чреда
Благой той скорби, что мирит нас с Богом,[996] —

82. То как проник так скоро ты сюда?

Я мнил тебя там встретить, где годами[997]
Мы платим за греховные года.[998]

85. И он: – Взнесен над прочими кругами

Испить мучений сладкую полынь[999]
Я горькими моей вдовы слезами:

88. Молитвой Неллы, полной благостынь,[1000]

Быв взят с брегов, где души ждут в томленье,
Я мук избег всех остальных твердынь.[1001]

91. И тем щедрей Господь в благоволенье

К моей вдовице, радости моей,
Чем реже зрим мы жен в благотворенье.

94. В Барбаджии Сардинской ведь скромней.[1002]

Стыдливее наряд на женском поле,
Чем в той Барбаджье, где мы жили с ней![1003]

97. О, милый брат мой! Что ж сказать мне боле?

Уже в виду передо мною час
(И ждать уже недалеко дотоле),

100. Когда в церквах дадут с кафедр приказ,

Чтоб запретить бесстыжим флорентинкам
Везде ходить с грудями напоказ.

103. Каким дикаркам или сарацинкам[1004]

Закон потребен, светский иль иной,
Чтоб не таскались нагишом по рынкам?[1005]

106. Но если б знал бесстыдниц легкий рой,

Какие рок им приготовит шутки, —
Давно б они подняли страшный вой.[1006]

109. И скорбь придет – коль мы предвидеть чутки,

Скорей, чем пух покроет щеки тем,
Кому на сон поют там прибаутки.[1007]

112. Но, брат, не будь к моленьям доле нем:

Не я один, но вот – все наше племя
Глядит туда, где свет погас совсем.[1008]

115. И я ему: – припоминая время,

Чем я тебе, чем ты мне был, – в груди[1009]
Ты мук своих лишь тем умножишь бремя.

118. Из жизни той вот тем, что впереди,

Я выведен, когда вам круглолицей
Являлась здесь сестра того – гляди…[1010]

121. (Он солнце указал). Меня темницей[1011]

Средь истинных провел он мертвецов[1012]
С сей плотью истинной, грехов должницей.

124. Исшел оттуда, он мне был покров,[1013]

Всходя, кружась здесь по горе, что правит
Вас, сгорбленных в том мире от грехов.[1014]

127. Но в сем пути меня он лишь направит

До Беатриче, где, как мне сказал,[1015]
Расстанется и с ней меня оставит.

130. Виргилий то – мой вождь (и указал

Я на него). A эта тень другая —
Тот, для кого все царство ваших скал

133. Днесь потряслось, родив его для рая.[1016]