Божественная комедия. Чистилище

1. Как в час, когда луч первый солнце мещет
Туда, где кровь Творца его лилась
(Меж тем как знак Весов над Эбро блещет,[1189]

4. Над Гангом же горит девятый час), —

Так солнце здесь стояло, день кончая,
Когда Господень Ангел встретил нас.[1190]

7. Вне пламени, он, возвышаясь с края,[1191]

Пропел «Beati mundo Cогde» нам,[1192]
Как не звучит на свете песнь живая.[1193]

10. Потом: – Проникнуть можно к тем местам

Не иначе, как сквозь огонь: войди же?[1194]
О, род святой, чтоб внять поющим там!

13. Так он сказал, лишь подошли мы ближе;

И, слыша то, я обмер, как злодей,
Кого спускают в ров все ниже, ниже.[1195]

16. И вспомнил я, глядя на пламень сей,

Всем телом вытянут, простерши руки,[1196]
Казнь виданных мной на костре людей.[1197]

19. И подошли вожди ко мне, и звуки[1198]

Я слышал слов Виргилия: – Мой сын,
Здесь смерти нет, но могут быть лишь муки![1199]

22. О! вспомни, вспомни… Если я один

Тебя сберег, подъятый Герионом,[1200]
То здесь, близ Бога, кину ль без причин?

25. И верь ты мне, что если б, скрытый лоном

Сего огня, в нем пробыл сто веков, —
И волоска ты-б не утратил в оном.[1201]

28. И чтоб за ложь не счел моих ты слов,

Приблизься сам и, взяв конец одежды.
Вложи в огонь смелей: он не суров.

31. Так брось же, брось боязнь и, полн надежды,

Вернись ко мне и – смело в огнь за мной.
Но я стоял упорнее невежды.

34. И, видя, что я твердой стал скалой,[1202]

Слегка смутясь, сказал он: – «От царицы
Ты отделен, мой сын, лишь сей стеной![1203]

37. Как, слыша имя Фисбе, вдруг зеницы

Открыл Пирам в миг смерти и взглянул, —
И алым стал цвет ягод шелковицы,[1204]

40. Так дух во мне вождь мудрый пошатнул

Тем именем, что каждый раз так звонко
Звучит душе, будя в ней страсти гул.

43. И, покачав челом, с усмешкой тонкой:[1205]

– Что ж, остаемся здесь? – спросил, меня
Дразня, как манят яблоком ребенка.

46. Тут предо мной вошел он в пыл огня,

И Стация, что шел меж нас вначале,[1206]
Просил идти вослед мне, тыл храня.

49. Вхожу. Но, ах! в клокочущем металле

Или стекле прохладней было-б мне,
Чем в пекле том, пылавшем в страшном шквале.

52. Чтоб ободрить мне сердце в том огне,

Он говорил о Беатриче с жаром:
– Уж взор ее мне виден в вышине![1207]

55. И чей-то глас, нам певший за пожаром,[1208]

Нас вел в пути, и, внемля песне сей,
Туда, где всход, мы шли в огне том яром.[1209]

58. – «Venite benedicti patris mei»,[1210]

—Звучало нам во свете столь блестящем,
Что я, смущен, не смел возвесть очей.

61. – Уж сходит ночь за солнцем заходящим, —

Он продолжал: – вперед! ускорьте шаг,
Пока нет мглы на западе горящем.

64. Так прямо путь вел вверх нас чрез овраг,

Что пред собой последний отблеск света
Я рассекал, бросая тени мрак.[1211]

67. Ступени три прошли мы, как и эта

Исчезла тень; о погруженном в сон
Светиле дня узнали два поэта.[1212]

70. И прежде чем безмерный небосклон[1213]

Угас совсем, повсюду мрак умножа,
И развернулся всюду ночи фон,[1214] —

73. Уж всяк из нас избрал ступень для ложа. —

Вверх возбранял всходить закон горы,
Не волю в нас, a силы уничтожа.[1215]

76. Как козочки и резвы, и бодры,

Пока не сыты, лазят на утесах,
И, утолив свой голод, в час жары,

79. Лежат в тени на каменных откосах.

Пастух же там, как истинный отец,
Их сторожит, склонясь на длинный посох,[1216]

82. И как овчар, открытых гор жилец,

Всю напролет проводит ночь у стада,
Чтоб хищный зверь не растащил овец, —

85. Так мы втроем там были, где прохлада, —

Я – как овца, певцы – как стражи гор.
Вокруг же нас отвсюду скал громада.

88. Был мал над нами неба кругозор;

Но я и в малом небе зрел светила
Крупней и ярче, чем до этих пор.[1217]

91. Пока я созерцал их, охватила

Меня дрема – дрема, что нам порой
Вещает то, что будущность нам скрыла.

94. В час, думаю, когда уж над горой

С восточных стран сверкает Цитерея.[1218]
Горящая огнем любви живой, —

97. Приснилась мне, прекрасна, как лилея,

На луг пришедшая цветки срывать
Младая дева, певшая, как фея.[1219]

100. – Кто хочет знать, кто я, тот должен знать:

Я – Лия, та, чьи руки не ленятся[1220]
Прелестные венки мои сплетать,

103. Чтоб ими в зеркале мне любоваться;[1221]

Сестра ж моя? Рахиль, от своего[1222]
Зерцала ввек не может оторваться.[1223]

106. Очей своих ей блеск милей всего;

Я ж украшаюсь рук трудами в неге;
Мне – в действии, ей – в зренье торжество.[1224]

109. Уж в небе первые зари набеги.

Блеск коих пилигриму тем милей,
Чем ближе к родине его ночлеги,[1225]

112. От всюду гнали ночи иглу, a с ней —

И сладкий сон, и я, открывши очи,
Восставшими уж славных зрел вождей.[1226]

115. – Тот сладкий плод, к нему ж изо всей мочи,

По всем ветвям, стремится род людской.
Твой голод утолит еще до ночи.[1227]

118. Так мне сказал Виргилий: о! какой

Подарок в мире с словом тем Виргилья
Сравнился бы отрадой неземной!

121. И так во мне удвоились усилья[1228]

Стремиться вверх, что с каждым шагом ввысь
Во мне росли, казалось, воли крылья.

124. По лестнице мы вихрем пронеслись.[1229]

И лишь пришли к ступени той конечной.
Как уж в меня глаза его впились,[1230]

127. И он сказал: – Огнь временный и вечный[1231]

Ты зрел, мой сын, и вот! пришел туда,
Где разум мой бессилен быстротечный.[1232]

130. Мой ум с искусством ввел тебя сюда:[1233]

Руководись теперь уж сам собою,[1234]
Не крут, не узок путь, нет в нем труда.

133. Смотри, как солнце блещет пред тобою,[1235]

Смотри, как травки, кустики, цветы
Рождает здесь земля сама собою![1236]

136. Пока придут те очи красоты,

Что мне в слезах явились в злой юдоли,[1237]
Здесь можешь сесть, ходить здесь можешь ты.[1238]

139. Не жди речей, моих советов боле, —

Творить свободно, здраво, прямо выбор дан[1239]
Тебе, своей покорствуя лишь воле, —

142. И мной венцом и митрой ты венчан.[1240]