Божественная жемчужина. Часть I. Тайна двойственности

Плутоватые глаза-бусины малыша суетливо забегали и остановились на цветочном горшке:

— Смотри, твоя птичка улетела.

Глава 8. Ангажемент

В саду Магуайра перед фасадом главного здания Публичной Библиотеки Лос-Анджелеса царила сумрачная тишина. Все здесь застыло, едва Диана коснулась рубина, и теперь покорно ожидало разрешения возобновиться с того самого момента, на котором остановилось. Все, кроме фигур Диониса и Дианы.

Рука ее по-прежнему лежала в его ладони, но теперь словно была дана для поцелуя; неуверенность и смятение исчезли, линии спины, шеи и положение головы соединились в величавую осанку. Девушка осмотрелась в окружающем полумраке, слегка вскинула брови и остановила взгляд на мужчине, стоящем перед ней. Тот посмотрел на обездвиженную кошку и представился:

— Мое имя Дионис Парва, рад вашему появлению, Маргарет. Найти вас было чрезвычайно сложно.

— Я ни от кого не пряталась, — она вздернула подбородок и посмотрела на Диониса из-под ресниц. — Беседовала со знакомым поэтом и странным образом очутилась тут. Что это за фокусы? Отвечайте, я хочу знать!

— Сожалею, что отвлек королеву от важных дел. Мне пришлось призвать вас…

— Как джина из бутылки? — она нахмурилась. — Думаете, я стану исполнять ваши желания?

— О нет, все как раз наоборот! — поспешно возразил Дионис. — Желания ваши, а заботы по их исполнению мои.

— Кто вы? — настороженно поинтересовалась она.

— Тот, кто хотел, чтоб миг ночной не уходил, и свет дневной небесную не золотил границу, — продекламировал Парва.²⁷

— Будь эти стихи вашими, а не Пьера де Ронсара, я бы подумала, что вы поэт, которому нужна муза.

— Терзания любви мне чужды, но я ваш искренний поклонник.

— И полагаете, что это дает вам право рассуждать в моем присутствии о любви?

— Разве на это нужно просить позволения?

— Если вы удостоены чести говорить с королевой, то, несомненно, это так, — назидательно заметила она. — Или вы не верите тому, что сказали сами?

— Вовсе нет, я…

— Значит, вы назвали меня королевой из желания польстить?

— Помилуйте, разве…

— К сожалению, ощущать себя королевой и быть ею это не одно и то же, — заметила она с оттенком горечи, едва уловимой, как аромат выветрившихся духов.

— Мне жаль, что…

— Оставьте ваши жалкие попытки оправдаться, я на вас не сержусь. Почти. Или, скорее, не буду сердиться, если потрудитесь объяснить, что тут происходит?

— Вы коснулись рубина, Маргарет. Точнее, сначала не вы…

— Рубина?! — она отняла руку, но, увидев роскошные переливы, коснулась самоцвета снова и завороженно прошептала: — Ах, какой чудесный камень!

— Не более чудесный, чем вы сами. Минуту назад передо мной стояла скромница, но вы совершенно другая и…

— Застенчивость — это вуаль страха, у меня его нет, — отвлеченно сказала она, не сводя глаз с самоцвета, — и вы правы, я другая. Всегда буду другая, с кем бы вам ни вздумалось меня сравнивать. Но с чего вы взяли, что я нескромная?

— Скромность королеве не к лицу.

— Вы начинаете мне нравиться, — она неохотно отняла свою руку от кольца, приложила ее ко лбу и прикрыла глаза. — У меня слегка закружилась голова. Не подумайте, что от вас, это от рубина. Я обожаю эти камни, — она разомкнула веки и посмотрела на сумеречные очертания окружающих небоскребов. — Знакомые силуэты. Что это за город?

— Мы около Публичной Библиотеки Лос-Анджелеса. Принцесса находилась тут на экскурсии, коснулась рубина и в некотором роде… остановила течение времени. Уверяю вас, это ненадолго.

Взор Маргарет вновь притянулся к рубину.

— Где вы взяли этот шикарный камень? Расскажите скорее, мне не терпится узнать.

— Принцесса отдала его мне. Наивная дурочка была влюблена и так безрассудна…

— Вот как? — сказала Маргарет, томно поглаживая рубин взглядом. — Напомните, когда это было?

— Сто лет назад, в Лондоне, на площади Пикадилли, у статуи Антэроса. Глупышка доверила мне камень, за который вы, не раздумывая, отдали бы свою жизнь. Дичайшая насмешка, не правда ли? Фокус в том, что на Пикадилли-сёркус ирония прямо-таки фонтанирует. В сороковых, во время второй войны, рядом с Антэросом, олицетворяющим, как полагал сам автор, зрелую и обдуманную любовь в противоположность Эросу — легкомысленному и ветреному тирану, стали собираться проститутки, — Дионис рассмеялся. — Сэр Гилберт, мм… скульптор, трижды перевернулся в фамильном склепе, когда узнал, что ступеньки около его творения облюбовали прелестные «коммандос с Пикадилли».

— Довольно ностальгии, я хочу получить камень обратно.