Сильный устойчивый голос, поставленный на уроках у Эпикрата, понесся над строем всадников; они подхватили... Теперь, в массе, слов было не разобрать; пеан звучал словно неистовый крик тучи налетающих ястребов; он гнал коней сильнее шпор. Их еще не было видно, когда фиванцы ощутили их приближение: громом из-под ног, из земли.
Следя за своими людьми, как пастух на горной тропе, Филипп ждал новостей.
Македонцы отходили. Отходили медленно, угрюмо, не отдавая без боя ни пяди... Филипп разъезжал верхом позади, направляя отступление куда ему было нужно. Кто бы мог подумать!... - размышлял он. Когда были живы Ипикрат или Катрий... Но у них же теперь генералов ораторы назначают. Как быстро всё изменилось, всего одно поколение... Он прикрыл глаза от солнца, разглядеть что там, впереди. Кавалерия пошла, ничего больше он пока не знал.
Ну ладно, он жив пока. Если бы погиб - новость быстрее птицы долетит... Проклятая нога. Хорошо было бы сейчас пройтись среди людей, они к этому привыкли. А я же всю жизнь пехотинцем был, - никогда не думал, что генерала кавалериста выращу... Да, но молоту без наковальни делать нечего. Вот когда он сумеет провести вот такой плановый отход с боем, как сейчас... Инструкции он понял, во всех подробностях, до последней мелочи. Только вид у него был такой, словно где-то не здесь, витает. Точь-в-точь как у матери иногда.
За этой мыслью поплыли образы, спутавшись в клубок змеиный. Вдруг увидел гордую голову в луже крови; похоронные обряды и могилу в Эгах; и выборы нового наследника... Дергающееся лицо придурка Аридея - это я пьян был, когда его делал... А Птолемей - слишком поздно его признавать теперь, а тогда я мальчишкой был, что я мог?... Впрочем, что такое сорок четыре? Много, что ли?... Во мне еще семени достаточно!... К нему бежал коренастый, крепкий черноволосый мальчуган, кричал "Папа!..."
Рядом раздались крики, направлявшие всадника к царю.
- Он прорвался, государь!... Прорвался!... Фиванцы еще держатся, но они отрезаны у реки, а правое крыло смято. Я с ним не говорил. Он приказал сразу мчаться к тебе, как только увижу. Сказал, донесение срочное. Но я его видел в первых рядах, белый гребень видел.
- Хвала богам!... Слушай, за такую весть гонцу причитается, найдешь меня попозже.
Он подозвал горниста. Какой-то миг еще посмотрел; как смотрит хороший крестьянин на поле, подготовленное его стараниями к уборке урожая. На высотах, еще не занятых коринфянами, уже появилась его резервная конница; а отступившая пехота изогнулась лезвием серпа, охватив с трех сторон ликующих афинян.
- Давай, трубач. Всем вперёд.
Кучка бойцов еще сопротивлялась. Они закрепились в овечьем загоне с каменными стенами высотой до плеча, но сариссы доставали и там. В грязи за стеной стоял на коленях восемнадцатилетний мальчишка, прижимая к щеке выбитый глаз.
- Надо уходить, - торопливо сказал пожилой. - Ведь нас отрежут. Вы посмотрите, что кругом творится!...
- Никуда мы не пойдем, - возразил молодой, принявший на себя команду здесь. - Уходи, если хочешь. Толку от тебя все равно не много.
- Чего ради выбрасывать нашу жизнь?... Ведь мы Городу принадлежим, Городу!... Мы должны вернуться и посвятить себя возрождению Афин...
- Варвары! Варвары!... - закричал молодой солдатам снаружи. Те ответили нестройным боевым кличем. Молодой повернулся к пожилому: - Возрождению Афин, говоришь?... Давай лучше умрем вместе с ними, ведь Филипп сотрет Афины с лица земли. Демосфен сказал, уж он-то знает!...
- Откуда он знает?! Можно как-то договориться... Смотри, нас уже почти окружили! Неужто ты настолько безумен, чтобы всех нас здесь погубить?...
- Даже не рабство нас ждет, а полное истребление. Вот что сказал Демосфен. Я там был, я сам его слы...
Сарисса из толпы нападавших попала ему в рот, наконечник вышел из-под затылка.
- Это же безумие! Безумие!... Я в этом больше не участвую...
Бросив щит и копье, пожилой полез через заднюю стену загона. Только один человек, сидевший с перебитой рукой, видел, как он сбросил и шлем тоже. Остальные продолжали сражаться, пока не подошел македонский офицер, крича, что если сдадутся - царь обещает им жизнь. Тогда они сложили оружие. Когда их уводили к толпе других пленников, через поле, заваленное убитыми и умиравшими, один из них спросил остальных:
- А кто знает того мелкого, что удрал? Ему еще наш бедный Эвбий всё Демосфена цитировал... Знает его кто-нибудь?
После долгого молчания ответил человек с перебитой рукой:
- Демосфен это был. Демосфен.
Пленные были под охраной. Раненых уносили на щитах, начиная с победителей. Это еще много времени займет, до заката всех не собрать... Так что побежденные были брошены на милость тех, кто их найдет. Кого не найдут из тех многие умрут до утра... А среди убитых тоже своя очередность. Побежденные так и будут лежать; до тех пор, пока их города не пришлют за ними и не попросят их отдать. Такая просьба - официальное признание поражения своего.