Божественное пламя

Планируемая им война в Азии постепенно приближалась. Оружие было закуплено и собрано на складах, войска обновились, лошади выезжены; деньги лились рекой: к поставщикам, казначеям, посредникам, клиентам. В хорошо обученной, вымуштрованной, готовой к походу армии ходили легенды о баснословных сокровищах Азии, о щедрых выкупах за плененных сатрапов. Но предчувствия томили: нежные отзвуки, шепотки, искра, улыбка на лице опасности.

Были также и помехи более существенные. Яростная свара, которая могла породить множество кровных распрей, завязалась в винной лавке Пеллы между всадниками из отряда Аттала, состоявшего из его родичей, и теми, кто впоследствии снова стали называться конницей Никанора, — хотя ни один человек, ценивший свою жизнь, не произнес бы этого имени в присутствии посторонних. Филипп послал за зачинщиками, они молча переглядывались и уклонялись от ответа, пока самый младший, наследник древнего дома, который помнил, что его род сверг чуть ли не десяток царей или помог им прийти к власти, сказал, дерзко задрав бритый подбородок:

— Царь, они клеветали на твоего сына.

Филипп велел ему присматривать за собственной семьей; со своим сыном он разберется сам. Люди Аттала, надеявшиеся услышать: «У меня пока нет сына», удалились, опечаленные. Вскоре Филипп отправил на запад очередного лазутчика — узнать, что происходит в Иллирии.

В Эпир царь не посылал: он знал, где сейчас Александр. Он получил письмо, которое прекрасно понял: протест человека чести, зашедшего так далеко, как этого требует честь. Предел можно было заметить без труда. Филипп ответил с равной сдержанностью. Царица покинула его по своей воле, из-за своего неуживчивого характера, не претерпев никаких явных оскорблений. Здесь он стоял на твердой почве: не все царские дома Эпира были моногамны. Она настроила против царя своего сына; теперешняя ссылка юноши всецело была ее виной. Письмо не содержало смертельных оскорблений; Александр, в свою очередь, должен был это понять. Но что случилось в Иллирии?

Некоторые из молодых людей вернулись из Эпира домой, привезя письмо.

«Александр Филиппа, царя Македонии, приветствует. Я отсылаю назад, к тебе и их отцам, этих людей, моих товарищей. Они ни в чем не виновны. По своей доброте мои друзья сопровождали царицу и меня в Эпир; прибыв сюда, мы не требуем более их помощи. Когда царица, моя мать, будет восстановлена в своих правах и достоинстве, мы вернемся. До этого я буду действовать по своему усмотрению, не спрашивая чьего-либо позволения.

Передай от меня привет солдатам, которых я возглавлял под Херонеей, и тем, кто был со мной во Фракии. И не забудь человека, которого я спас под Перинфом, во время мятежа аргивян. Ты знаешь его имя. Прощай».

Сидя в своем кабинете, где он обычно просматривал бумаги, Филипп скомкал письмо и швырнул его на пол; потом нагнулся, припадая на больную ногу, поднял, тщательно разгладил и запер в ларец.

Лазутчики, один за другим, приносили с запада тревожные вести, но ни одного факта, чтобы зацепиться. Всегда одни и те же имена небольшого тесного союза. Птолемей: «Ах, если бы я мог открыто взять к себе его мать, сейчас он запел бы по-иному». Неарх: «Хороший моряк, он заслуживал бы повышения, будь поумнее». Гарпал: «Я никогда не доверял этой хромой лисе, но мальчик распорядился по-своему». Эригий… Лаомедон… Гефестион, что же, куда пойдешь без своей тени. На мгновение Филиппом овладела печальная и негодующая зависть человека, который верит, что всегда искал совершенной любви, но не может понять, что скупился платить по-настоящему.

Новости были разными; имена никогда не менялись. Они побывали в крепости Косса, в крепости Клита, который был настолько близок к месту верховного царя, насколько Иллирия могла это переварить; они побывали на границе с Линкестидой. Они вышли на побережье и, говорят, справлялись о кораблях на Керкиру, в Италию, на Сицилию, даже в Египет. Их замечали в областях Эпира. Шли слухи, что они закупают оружие, нанимают копьеносцев, тренируют армию в каком-то своем лесном логове. Всякий раз, когда Филиппу нужно было перегруппировать войска для войны в Азии, приходило тревожное сообщение, и на границу приходилось посылать отряды. Без сомнения, мальчик поддерживал связь с друзьями в Македонии. На бумаге военные планы царя остались неизменными, но его военачальники чувствовали, как он медлит, ожидая следующего донесения.