Божественное вмешательство (СИ)

Тут он прав. Я об этом даже не задумывался.

— Твоя месть может подождать, — собственно пытаюсь выяснить, а может ли? Артоген внимательно слушает, по крайней мере, глаза не мечут молнии и не леденеют, как обычно случается, когда он с чем-то не согласен. — Я сейчас не могу покинуть оппидум, но ты можешь пойти на лигуров сам от моего имени, и Алаш со Сколаном не откажутся составить тебе компанию.

— Нет, бренн. Яподы должны быть наказаны.

Мне показалось, что Артоген закончил разговор. Он слегка поклонился, будто собрался уйти. Мысли о том, что уход Артогена существенно осложнит мне жизнь, если не дам понять лигурам, что инсубры теперь не лакомая добыча, равно как и осознание, что я не могу сейчас покинуть Мельпум, прокатились лавиной и заставили сердце сжаться. Нельзя отпускать ни сенонов, ни присягнувших Артогену лигуров.

— Обсудим это, — я намеренно не стал проверять его реакцию на мое предложение. Как ни в чем не бывало, иду к столику, наливаю нам вино. Подаю вождю сенонов кубок. — Мудрые люди, когда говорят о мести, то сравнивают этот акт с кулинарным блюдом, которое особенно хорошо, если подано холодным.

Артоген обычно сам не прочь пофилософствовать, клюет на приманку: делает глоток вина, смотрит заинтересованно.

— Сеноны покорили Этрурию и уничтожили Рим. Сейчас дань с Этрурии получают бойи. Они не воюют ни с кем только потому, что у них нет вождя. Меня поддерживает Хундила. Полагаю, что скоро он посетит Мельпум. Возможно, что Совету бойев станет не по душе, если зять Хундилы — бренн инсубров — возьмет под свою руку и Парму, и Мутину, и Бононию.

— Твои планы мне понятны, но при чем тут моя месть яподам? Мне нет никакого дела до проблем бойев. Прости, бренн, — он залпом осушил кубок.

— Постой. Выслушай меня, — Артоген поставил кубок и, скрестив на груди руки, без энтузиазма приготовился слушать. — Что ты станешь делать, когда сожжешь десяток жалких оппидумов яподов?

Смотрю ему в глаза так, будто важнее для меня ничего на свете нет, чем его ответ.

— Пойду на далматов (иллирийское племя, покорено римлянами во время Иллирийской войны 35-33 гг. до н. э.), — высокомерно отвечает Артоген.

— Нет! Никуда ты не пойдешь. Потому, что к тому времени все другие племена кельтов перегрызутся между собой, а этруски обязательно попытаются вернуть свои оппидумы. У нас есть шанс сейчас объединить сенонов, бойев и инсубров, окончательно повергнуть лигурийцев и выйти к морю, чтобы наши купцы торговали с Карфагеном. А потом и Иллирия падет к нашим ногам.

— Почему ты говоришь "к нашим ногам", бренн ты, а не я?

— Это неважно! Важно то, что ты сейчас волен выбирать, а я — нет. Вот и уговариваю тебя ради общего блага. Не только моего или твоего. Ради светлого будущего! — прячу улыбку. О светлом будущем хорошо сказал.

— Хорошо сказал, — мне стоило больших усилий остаться невозмутимым. Артоген заговорил как раз в тот момент, когда я произносил мысленно те же слова. — Хорошо говоришь, но если я замечу, что твои слова расходятся с делом, стану тебе врагом.

— Значит, ты согласен идти на Геную? — я даже не обиделся на вдруг изменившийся тон и прозвучавшую угрозу.

— Тебе Генуя, а мне добыча!

— А если не возьмешь Геную? — отвечаю, а сам думаю, что торгующийся галл уровня Артогена — это успех!

— Тогда поделим поровну.

— Договорились! — хотел рассказать ему о "шкуре неубитого медведя", но передумал.

— Когда собираешься выступить?

— Завтра. Я буду готов сделать это завтра, — Артоген налил себе вина, выпил, поклонился и, пребывая в глубокой задумчивости, покинул меня.

* * *

Сегодня в трапезной народу собралось не меньше, чем обычно. Но праздник окончился, и здравицы уже не звучат. Да и слух о предстоящем походе в Лигурию дал повод пошептаться на эту тему за обедом.

Покидая застолье, я попросил Марцию потихоньку вызвать ко мне Алаша, Сколана и Вуделя.

Вирцелла еще не закончила массировать мне плечи, когда явились компаньоны. Топчутся у входа. Чувствую с ними себя настоящим бренном. По правде сказать, ребята выглядят иначе, чем при первом знакомстве: в роскошной броне, широкие пояса на них украшены золотом, на шее и руках золота килограмма по полтора.

Сколан ухо проколол и повесил лигурийскую серьгу с красным камнем. Не рубином, как по мне — просто стекляшка. Поверх кольчуг на них яркие куртки, отороченные мехом. Снаружи градусов тридцать, в покоях чуть меньше. Они по этому поводу не парятся.

Смотрю на них и улыбаюсь.

Заметили — таких широких улыбок в ответ на моей Земле по нынешней жизни и не увидишь.

Вирцелла выскользнула за дверь, поднимаюсь с ложа. Смотрю Вуделю в глаза:

— Что с моей дружиной? Ты отобрал людей?

— Да, бренн, лучшие из лучших. Они готовы служить тебе.

— Чем они сейчас заняты? — смотрю на Алаша, все-таки это его люди. Ему будто все равно. Внимает ответам Вуделя так, будто отругать готов, если он чего-то не сделал для меня.

— Два десятка тут, сотня на стенах, остальные следят за порядком в оппидуме. Инсубры радуются, что теперь у них закон есть.