Божественное вмешательство (СИ)

С приходом весны римляне стали испытывать нужду в хлебе и мясе. Порции каши из нута, гороха и ячменя с каждым днем становились все меньше и меньше, а сыры, регулярно доставляемые из Этрурии зимой, уже как месяц закончились. Велитов кое-как расквартировали, но обеспечить новоприбывших едой город не мог.

Помпилий Нума не пожалел, что отправился с легатом Помпой в Рим. Пока он не получил обещанной премии, но стал владельцем недвижимости в Риме и интендантом легиона консула Этрурии. Завтра ему предстоит не долгая (25км — около 17 римских миль), но очень опасная дорога в Остию. И в случае успеха он получит свою премию — должность для сына в порту Остии. Вот только условия, выдвинутые Септимусом, вряд ли понравятся латинам.

— Мыслимое ли дело! Допустить в Остию римский гарнизон и откупщика (сборщика налогов)! Доставить в Рим сто тысяч либров (libra — 327г) пшеницы! Пусть демоны заберут умбрийцев, обрекающих его огласить в Остии условия консула Этрурии! — брюзжал Помпилий, собираясь в дорогу.

Собирался в дорогу и трибун Руфус. Завтра он поведет в Остию две манипулы.

— Не ввязывайся в драку, — наставлял его Мастама. — Охраняй посла и, в случае успеха его миссии, займи порт и крепость.

— Не переживай, с двумя манипулами я сравняю этот городок с землей! — отвечал Руфус.

Часть 5

Враги Рима

— Вон, Арес, вон! Пойди прочь! — Зевс в гневе вскинул руку и метнул молнию в кутающегося в черный плащ Ареса. Молния ушла в бездну, отраженная щитом, который Арес с ловкостью фокусника извлек из-под плаща.

— Не гневайся, Громовержец. Что плохого в том, что дикари сожгли Трою? Ведь потом они воздвигли куда больше храмов в твою честь, чем старик Приам!

— Молчи! Иначе прикажу Тифону расправится с тобой! Рим будет возрожден во славу Трои, а дикарей твоих настигнет месть!

— Я ухожу, всесильный Громовержец, а что до дикарей, так в честь твою Эсхил сложил поэму:

...Стоглавое чудовище — Тифона,

Рожденного землей. На всех богов

Восстал он: шип и свист из челюстей

Грозил престолу Зевса, а из глаз

Сверкал огонь неистовой Горгоны,

Но Зевса неусыпная стрела —

Пылающая молния сразила

Его за эту похвальбу. До сердца

Он был испепелен, и гром убил

Всю силу в нем. Теперь бессильным телом

Он под корнями Этны распростерт,

Недалеко от синего пролива,

И давят горы грудь ему; на них

Сидит Гефест, куя свое железо,

Но вырвется из черной глубины

Потоком пожирающее пламя

И истребит широкие поля

Сицилии прекрасноплодной...

Дикарь он или просвещенный человек, достойный милости Владыки Зевса?

— Нет места на Олимпе для того, кто прославлял при жизни Прометея. И тень его поныне бродит в огненном Тартаре.

— А все же, Громовержец, ты его запомнил! — торжествующе воскликнул Арес и сбежал в тень еще до того, как Зевс отправил ему вслед парочку молний.

Глава 17

Неподвижные в синем просторе небес облака отражались в прозрачной глади успокоившегося моря. Септимус Помпа стоял на поскрипывающем причале и смотрел на стремительные триремы (трирема — основной тип боевого корабля Средиземноморья периода Пунических войн 264-146 годов до н. э.), входящие в порт.

Три года пролетели как один день и только сейчас, когда, наконец, сенат Этрурии во главе с Мастамой старшим решили посетить Рим, он с восторгом вспоминал о славных битвах с латинянами, кампанцами и самнитами. Тогда он защищал строящийся Рим, а сенаторы не спешили с помощью. Даже новые земли и дома у Капитолия не прельстили их. Но это было раньше, а сегодня они увидят величие нового Рима. Даже Фурии (греческий город — яблоко раздора с Тарентийской республикой) попросил Рим защитить город от лукан.

Четыре обученных и уже успевших повоевать легионов готовы по его приказу сражаться с кем угодно. Вот только на юг их направить Септимус не решался. Протекторат над греческими городами раздражал тарентийцев. После того как римский гарнизон остался в Фурии, только луканы сдерживали республику от войны с Римом. По этой причине Септимус до сих пор и не расправился с луканами. Он мечтал о плодородных землях долины Пада и этот визит отцов Этрурии должен закончиться небывалой военной кампанией: слишком много золота хотят галлы, слишком долго Этрурия платит им за мир.

Траниты (гребцы верхней палубы) флагманского корабля убрали весла, кормчий умело вел корабль к пристани. Септимус сошел на берег, пропустив на причал швартовщиков. На корабле запела дудка, с кормы в воду полетели якоря, а на причал — канаты. Швартовщики пропустили канаты под балку над опорами пирса, дружно потянули. Трирема качнулась и ударилась бортом о причал. Кое-кто из швартовщиков полетел в воду. Не обращая внимания на барахтающихся в воде товарищей, удержавшиеся на ногах сноровисто привязывали корабль к пирсу.

— Я вижу отца! — услышал Септимус за спиной.