Божественные младенцы. Кто они?

Синяя берестяная птица на резной шкатулке скорее напоминает пригудливый цветок, чем лебедя, кукушку или утку. Рисуя птицу Кори в авторских иллюстрациях к сборнику амурских сказок «Храбрый Азмун», Дмитрий Нагишкин был менее условен в трактовке этого образа, чем нанайские мастерицы. А на халате Янгоки Бельды образ птицы (в одном из вариантов) вообще замещается композицией из перьев.

Метаморфоза формы — следствие метаморфозы содержания. Птица на халате, на шкатулке — уже не идол, не божество, но в тоже время и не просто изображение.

Очевидна связь традиционного нанайского искусства с семантикой петроглифов, датируемых третьим — концом четвертого тысячелетия до нашей эры. Вот сквозь какую толщу времени проросло древо, которое принято называть нанайский национальной культурой. Уже одно это делает ее памятником, который еще далеко не до конца исчерпан историками, археологами, этнографами, и искусствоведами.

Как важно сохранить это звено прошлого в цепи времени!

В силу изменившихся условий жизни меняется само существо нанайской национальной культуры. Вчерашние духи — сеоны, черти амба, бузя, сторожившие каждый шаг религиозного нанайца, сегодня становятся персонажами сказок. Это свидетельство их культурной девальвации…»

На этом я прекращаю цитировать рассказ «петроглифы… на бересте» и немного прокомментирую рассказ.

Сокрушение автора рассказа над тем, что многим нанайцам неводом скрытый смысл петроглифов или их национального искусства — напрасен, поскольку за все вышеописанной символикой стоит утраченное понимание святости человека, и непосредственно механизм достижения святости. То есть, любой святой человек может восстановить истинный смысл как петроглифов, так и утраченный смысл символических изображений нанайской культуры. Разумеется, что автор права, заявляя о «коррозии в сохранности понимания символики нанайцев, но смысл тут таков.

Шаман у нанайцев, это и есть тот «особый человек», кто должен быть святым или претендентом на учение, ведущее к святости. Исходя из содержания рассказа, в среде нанайцев попросту давненько не появлялось святых людей. Несмотря на то, что в символике нанайцев нет обращения взрослого человека в младенцах, во многом остается с символикой других религий, где смысл не меняется. Например. Из текста — «Дюлчу был первым, кто проторил тропу в буни — загробный мир, ибо «на свете будет много людей. негде им будет на земле жить», следует, что речь идет о первом святом, и он же должен быть основателем «религии». Что касается птицы, то как я уже сказал ранее, за символикой птицы «прячется» понимание вознесения ввысь, к хтоническому Дракону, и эта точка и есть та самая точка святости на шкале времени жизни человека. Упоминание о том, что птица заменена композицией из перьев, не вызывает удивления, поскольку и в других религиях вознесение также символизируют птичьими крыльями или композицией из перьев. Самый пожалуй популярный рисунок — жезл Кадуцея, где также изображены крылья, вместо какой-либо птицы. Вот именно поэтому все правильно у нанайце, птица это не идол, и не божество, но и не просто изображение. Это символика восхождения человека на небеса (вознесение ввысь).

То, что на кукушке обычно шаман «ездил» на небо к родовому дереву Омя-Муони, то тут ничего удивительного, поскольку в йоге часто упоминается о том, что йог (и он же бог, что тождественно шаману) Кришна, также ездил на небо, на птице Гаруде. И что птица Гаруда была «ездовым животным» Кришны. При этом в йоге четко поясняется, что никакой птицы на самом деле нет, поскольку птица лишь символизирует молнию. То есть, именно молния возносит человека к змею, только вот другим людям удет непонятно, а как же молния (пинч-эффект) возносит ввысь. Вот поэтому молнию и изображают птицей.