Божественные младенцы. Кто они?

— «У слова есть свой иммунитет от обесценивания. Столетиями «не сходя с языка», оно словно прячет до поры до времени свой сокровенный смысл. Так возникают идиомы — привычные, но не очень понятные словосочетания. В самом деле, можете ли вы перевести с языка идиомы на язык конкретных понятий такие, например, выражения: «быть в духе», «собраться с духом», «присутствие духа», «отвести душу» и так далее? Но попробуйте поставить их в этнографический контекст — и кажущаяся нелепость обернется первозданным смыслом.

Попытка проникнуть в тайны рождения древних понятий так же сложна и увлекательна, как и попытка осмыслить рождение древних орнаментов.

… Селение Сикачи — Алян, что лежит в семидесяти километрах от г. Хабаровска, казалось бы, похоже на все приамурские сёла…

Здесь, в Сикачи — Аляне, живет таежный человек — охотник Василий Данилович Донкан. Нанаец, он прекрасно знает мифологию своего народа. Темой одной из наших бесед были древние представления нанайцев о трех фазах души. Душа нерожденного ребенка — омя (дословно — утроба) живет в виде птички на ветвях небесного дерева — Омя-Муони. Когда ребенку исполняется год, его душа якобы переходит в новую фазу — меняет имя и облик. Теперь она похожа на воробьях и называется эргэ — «дыхание». Но человек умирает, и его дыхание — душа становится духом — паня.

Удивительно чуток к слову охотник Донкан. В цепочке терминов, выстроенной им, прослеживается процесс формирования древних представлений: конкретное явление, каким было, например, дыхание живого существа, абстрагировалось, возводилось в степень ирреальной души, а затем духа.

Чувство слова. даже взятого из чужеродного языка, я наблюдала не только в долгих беседах с В.Д. Донканом, но и с супружеской четой столетних Марии и Николая Ахтанка. Думается, эта чуткость — свойство общей душевной организации народов Приамурья.

Николай Алексеевич Ахтанка большую часть из своих стал с хвостиком лет провел в тайге и в лодке — оморочке. Возраст на редкость пощадил этого человека. Его память ясна…

Человек, считавший себя всего лишь скромной частью матери — природы, склонен был одухотворять любое ее творение и не видел в ней границ между живой и неживой материей. По мнению нанайцев, мертвого в мире ничего нет, вся природа живая. Не случайно, прежде чем идти на охоту, нанайцы молились: — «Большой отец, большая мать, горы, речки, узнайте, услышьте, пожалейте, дверь открывайте, чтобы души соболей вышли» (идет ссылка на источник: Л.Я. Штернберг «Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны», Хабаровск, 1933 г., стр.496).

Догадки, прозрения древний человек облекал в одежды уже известных ему представлений. Он моделировал мир по собственному подобию. Камни, звери, лес, огонь, вода, дом — все это приобретало в его воображении антропоморфные черты, очеловечивалось.

До сих пор в селении Сикачи — Алян старики помнят космогонический миф о трех солнцах, передают его в разных вариантах, но в каждом из них непременно присутствуют «воспоминания о камне». Живучесть именно этого фрагмента мифа здесь можно объяснить соседством базальтовых камней, на которых человеком неолита были выбиты наскальные рисунки.

Из спиралей и завитков возникают личины, похожие на маски тигра и человека. Несмотря на статичность, их внутренняя драматургия полна экспрессии, предельно напряжена. Рядом с личинами на каменных боках глыб пасутся птицы, напоминающие лебедя, плывут лодки с людьми, вычерчивают странные зигзаги змеи.

Эта «картинная галерея» веками питала воображение аборигенов. Интерес к ней не остыл и сегодня. Нанаец Николай Алексеевич Ахтанка причины появления петроглифов трактует так: … Возможно «хозяин Дюлчу» и есть тот самый тифический сын мифического шамана Хадо, родившегося из березового дерева, и шаманки Мамилджи, от которых нанайцы вели отсчет жизни и смерти. Дюлчу был первым, кто проторил тропу в буни — загробный мир, ибо «на свет будет много людей, негде им будет на земле жить». Хадо, возвращаясь из буни от сына через дыру — отверстие, «снял свою верхнюю кожаную одежду, поднял два камня и закрыл дыру одеждой и камнями»…

В другом рассказе старый Ахтанка связывает легенду о происхождении камней и петроглифов на них с нанайским богатырем, который «носил камни с места на место, чтобы показать людям свою силу. Поднимет богатырь камень — и остаются на камне отпечатки его пальцев. До сих пор в некоторых местах эти отпечатки видны — руки были огромные. Какой же тогда весь человек был?»

Василий Данилович Донкан интерпретировал появление петроглифов с точки зрения реалистически бытовой.

— Когда-то народ жил без солнца. Одинаково было что днем, что ночью. Богатырь был. Голова у него огнем светилась. Он дорогу освещал. Остальные все за ним ходили…

Академик А.П. Окладников, много лет изучающий петроглифы Нижнего Амура, предполагает, что неолитический человек изображал на камнях своих духов, которым поклонялся, и что, возможно, здесь, у этих камней, проходили культовые обряды и церемонии…