Божественные тайны сестричек Я-Я

Наступила пятница, и, делая пробежку по вьющейся вдоль озера тропинке, Сидда увидела компанию девочек на берегу, на газоне, у подножия гостиницы «Куино лодж». Звук ее плеера был включен на полную громкость, и щелканье отбивающего ритм метронома неустанно гнало ее вперед. Она тренировалась таким образом полтора часа в день. В Нью-Йорке бегала в Центральном парке, в Сиэтле — по берегу озера Вашингтон. Только снежная буря могла заставить ее остаться дома.

Она дважды пробежала мимо девочек, прежде чем остановиться. Сидда надвинула козырек бейсболки на лоб, чтобы никто не заметил, как она подглядывает, и, притворяясь, что разминается, жадно следила за развернувшейся перед глазами сценкой. Пять девчонок, от пяти до восьми лет, бегали и играли, заливаясь смехом. На двух были только шорты, на одной — купальник с коротенькой юбочкой. Еще одна, со смешными косичками, красовалась в куцем, насквозь промокшем платьишке, а самая старшая была в подвернутых джинсах и крошечном лифчике-бикини.

Немного подальше, на одеяле, расположилась под зонтиком женщина, примерно ровесница Сидды. Опершись спиной о переносной холодильник, она что-то рисовала акварелью в большом блокноте и время от времени вскидывала голову, чтобы взглянуть на девочек.

— Смотрите! — крикнула одна. — Вот он!

Все очертя голову ринулись в воду и схватились за полузатонувший обрезок древесного ствола. Дружно работая, они вытянули бревно на берег и установили на большом камне. Это заняло немало времени, но девочки деловито перекликались, давая друг другу советы. Наконец девочки отступили, любуясь плодами рук своих.

— Качели! — воскликнула та, что с косичками.

— Качели у берега! — вторила другая, в шортах.

Третья, тоже в шортах, помчалась к женщине и объявила:

— Мы сделали качели!

— Здорово! — отозвалась та. — Потрясающе.

Малышка побежала к подругам, и все вместе, забыв о качелях, с радостным визгом бросились в озеро.

— Сюда, сюда! — позвал кто-то. Обернувшись, Сидда увидела компанию из двух женщин и троих мужчин, шествующих по тропинке, что вела от гостиницы к берегу. Показав на пару постарше, стоявшую на газоне, одна из новоприбывших женщин принялась собирать девочек.

Потом все вместе направились к женщине, сидевшей под зонтом, и сцена переменилась. За несколько минут одеяло, холодильник, босоножки, полотенца и зонт были сложены, и компания весело зашагала к лестнице. До Сидды донеслись слова:

— Овсяное печенье для наших непосед.

Одна из женщин достала из пакета печенье и раздала детям. Когда все поднялись наверх, пожилая пара, ожидавшая компанию, принялась обнимать девочек. Вскоре вся группа направилась к одному из коттеджей.

А Сидда все стояла и смотрела, словно ожидая, что они появятся опять. И когда никто не вернулся, пошла посидеть у качелей. Опустившись на землю, она повернулась лицом к озеру и прижала руки к груди.

Ей так недоставало теплых южных вод своего детства! Она тосковала по громкой суматохе летних дней на Спринг-Крик. По детям и мамашам в разнокалиберных пижамах и креме «Нокзима»[47] на своем носу по ночам. Ей хотелось стать частью той сценки, которая только что развернулась на ее глазах. Хотелось стать членом семьи. Как получилось, что она в свои сорок лет не имеет ни мужа, ни детей?

Ее жизнь внезапно показалось жалкой и смехотворной: карьера, квартира, попытки создать на сцене целые миры. Все это виделось таким неважным. Ничтожным. Как вышло, что последние двадцать лет она давала жизнь вымышленным персонажам, вместо того чтобы рожать вполне реальных, живых детей, способных кричать, бегать по песку и обнимать тебя, получив овсяное печенье? Как вышло, что она оказалась здесь, одна, на краю континента, пока другие женщины создавали семьи и окружали себя подругами, тоже женами и матерями? Что с ней неладно?

Сидда вдруг устыдилась собственного одиночества. И затосковала по шуму, гаму, всеобщему безумию, в которых родилась и воспитывалась. Становилось дурно при мысли о своих постоянных сомнениях, о постоянном самоанализе.

«Может, мне просто следует отказаться от постановки новой пьесы Мэй, уехать из Нью-Йорка, перебраться в Сиэтл и рожать детей?»

Безрассудство этой мысли так потрясло Сидду, что она сняла плеер, сбросила шорты и майку и, оставшись в одном купальнике, нырнула в воду. От холода мгновенно перехватило дыхание. Зато, вырвавшись на поверхность, она остро почувствовала себя живой, заряженной энергией. И словно впервые увидела глубокую синеву неба. Лежа на спине, раскинула руки и принялась молотить ногами по воде. Но как бы ни старалась, все равно слышала девчоночий смех.

Расслабившись и позволив себе медленно опуститься на глубину, Сидда закрыла глаза. Ледяная жидкость словно очищала. Не только тело, но и душу. Унесут ли эти прозрачные воды все сомнения, смятение и грехи?

Она оставалась внизу сколько могла и наконец пробкой выскочила на поверхность, жадно глотая воздух. И принялась кролем грести к берегу, едва поднимая лицо из воды, сгибая руки под правильным углом, чтобы разрезать воду. Плыла, как учила ее мать.