Божество

Вторая часть

Детский сад закончился. Мне выдали красную папку с золотой надписью: “За детство счастливое наше спасибо, родная страна!” В папке лежала фотография всей группы, разглядывая которую я всегда нервничал. В центре фотографии была ты, моя Анима… Я никогда больше тебя не увижу. В верхней части фото, возвышаясь над всеми нами, находился ряд лживых лиц существа-воспитателя. В центре этого ряда громоздилась жирная туша заведующей. Их я, к счастью, тоже никогда больше не увижу. Все мальчики на этой фотографии были одеты одинаково – на нас были белые рубашки, чёрные галстуки и чёрные жилеты. Хотя на самом деле жилеты были тёмнозелёные: фотография была чёрно-белая. Девочки же были одеты свободно – кто как хотел; это в очередной раз напоминало мне о различии между нами, о моей бесполезности в этом чужом мире, в котором я должен был жить против своей воли: я непричастен к делу продолжения рода, я потенциальный убийца – многие взрослые так и говорили любому мальчику, который плакал или боялся чего-то: “Ты будущий солдат!” Я не хотел быть солдатом. Я хотел быть архитектором или писателем. Или дворником, на худой конец: это же так здорово – ходить с метлой ранним-ранним утром, когда воздух ещё прозрачный и чистый, когда поют птицы и – самое главное – когда на улице нет людей.

Моим родителям дали новую квартиру. Квартира была большая и светлая. Моей главной радостью было появление у меня собственной комнаты и собственного письменного стола. Я был рад постоянно бегать на пятый этаж и обратно, но одно обстоятельство меня озадачивало: у дома, в котором была квартира, не было двора. Как же я буду гулять? На улицу меня одного не выпускают, а у мамы и папы бывает слишком мало времени, чтобы гулять со мной. Я очень волновался по этому поводу, и разрешились мои волнения весьма неожиданным образом: мама позвала меня в большую комнату и сказала: “Иди погуляй во двор. Что ты всё время дома сидишь?” “В какой двор?” – не понял я. “В этот, – кивнула мама в окно, – Заодно и с ребятами познакомься”. “Здесь нет двора”, – сказал я, не понимая, о чём говорит мама. Мама и папа, тоже слышавший этот разговор, засмеялись и наперебой стали мне объяснять, что двор есть, просто он не обнесён забором. “А где же граница этого двора?” – решил уточнить я на всякий случай. “Господи, – вздохнула мама от моей непонятливости, – Ну, зачем тебе граница?” “Чтобы не выйти на улицу”, – объяснил я. Мама открыла было рот, но папа перебил её, сказав: “А ты просто не выходи на улицу. Улица-то здесь такая же. Или, что такое улица, ты тоже не понимаешь?” “Понимаю. – ответил я, – А как мне знакомиться с ребятами?” “Ну, просто подойди к кому-нибудь и представься. А потом спроси, как его зовут. Неужели это так сложно?” Я кивнул, дав понять, что усвоил инструкции, и побежал во двор.

В неправильном дворе я сразу подошёл к мальчику своего возраста и начал знакомиться.

- Меня зовут Давид, – сказал я, – А тебя?

- Меня Виталик, – сказал он, – Ты любишь играть в песочнице?

Я никогда не играл в песочнице и поэтому не знал, люблю ли я это делать, но опасаясь, что если мой ответ не будет утвердительным, мальчик Виталик не захочет со мной общаться и мне придётся знакомиться ещё с кем-то, я ответил:

- Люблю.

- Ну, пойдём, – сказал он, – На, – и протянул мне один из двух пластмассовых совочков, бывших у него в руках.

В песочнице Виталик сразу стал насыпать сырой песок в небольшое ведёрко, утрамбовывать его совочком и высыпать после этого обратно. Иногда песок ложился неровной кучей, а иногда принимал форму перевёрнутого ведёрка. Свой сизифов труд Виталик сопровождал заклинанием:

- Паска, паска, делайся! Если ты не сделаешься, я тебя убью…

Наблюдая за ним какое-то время молча, я заскучал и спросил:

- А мне что делать?

- Играться, – удивился Виталик, – Ты же сказал, что любишь в песочнице играть?

Я вернул ему совочек и сказал, что, мол, спасибо, я ещё тут похожу пока, посмотрю, а в песочнице я потом поиграю.

Из подъезда дома, стоявшего напротив нашего нового, появился ещё один мальчик – чуть младше меня, с фанерной штукой, напоминающей автомобильный руль. Поозиравшись по сторонам, махнув рукой копавшемуся в песке Виталику, мальчик подошёл ко мне и сказал:

- Тебя как зовут? Меня Колечка.

- Меня Давид, – ответил я.

- А тебе какая тачка больше нвавится? – спросил он.

Я подумал и ответил:

- Двухколёсная. Потому что, когда с одним колесом, равновесие очень трудно держать.

- Я не пво велосипед гововю, я пво машину.

Я тоже говорил не про велосипед, но не счёл нужным уточнять предмет своего ответа, т. к. понял, что имеет в виду Колечка. Он имел в виду автомобиль.

- Автобус, – ответил я, – Только лучше междугородний: там кресла удобнее.

- А мне жигулёнок, – сообщил Колечка, глядя на меня, как мне показалось, с чувством умственного превосходства. Тому, надо сказать, были причины, потому что я не знал, что такое упомянутый им “жигулёнок”, а единственная ассоциация с любимым папой жигулёвским пивом ничего не объясняла, т. к. – при чём тут автомобили?

- А что это – жигулёнок? – спросил я.