Божество

- Тачка такая, – ответил Колечка и добавил, – Давай игвать.

- Давай, – сказал я, – а во что?

- В тачанки, – ответил Колечка и, отвернувшись от меня, выставил перед собой фанерный руль, издал губами звук близкий к жужжанию и куда-то быстро пошёл. Я догнал его.

- А как играют в тачанки? – спросил я, заинтригованный: у меня перед глазами встала красавица-тачанка из краеведческого музея – дуги рессор, кованые колёса и внушающий уважение пулемётный ствол в кожухе радиатора… А на втором этаже – тропические бабочки…

- Ну, пвосто едешь и всё, – с готовностью пояснил мне Колечка, – Возьми палку – вуль будет.

Я немедленно обругал себя за тупость: как можно было после “тачки” не понять сразу, что и под “тачанкой” имеется в виду то же самое! Я поднял с земли какую-то палку и попробовал, жужжа и идя вперёд рядом с новым своим знакомым, представлять, что еду в машине; получилось легко, но отчего-то я смог представить себя лишь на заднем сидении и с газетой, а не рулём в руках. Да и процесс ходьбы не вязался с этим представлением: логичнее было бы просто удобно где-нибудь сесть. “И не представлять, что где-то едешь, – завершил я свою мысль, – Ничего интересного в этом нет”. Я бросил палку и, кивнув новым знакомым, пошёл домой. Раньше я играл во дворе. Играл один. Вокруг меня был забор. Рядом не было никого, кроме червяков, жуков и кузнечиков. Этим двор принципиально отличался от детского сада – двор был цитаделью моего мира в мире людей, в общем мире. Новый двор был открыт общему миру, слит с ним в одно целое. В новом дворе были другие люди. Само их наличие предполагало, что с ними надо играть, но я не мог понять их игр, не мог сочувствовать их удовольствиям. Я шёл домой с ощущением серьёзной потери.

- Что ты так мало погулял? – спросила мама.

Я пожал плечами и вошёл в свою комнату… В свою комнату… В свою. И подумал: “Вот где теперь будет моя цитадель. Мой дом и мой мир”. “Даже лучше, чем двор, – подумал я, – Даже лучше”. И, взяв с полки “Гекльберри Финна”, лёг на диван.