Божество

Учительница была отвратительна. Она говорила придурковатым сюсюкающим голосом и мешала мне читать. Она заставляла меня читать “по слогам”. Я не видел смысла в этом ударении каждой гласной в слове: глупейшее занятие. Она заставила каждого ученика завести “читательский дневник”, где надо было отмечать количество прочитанных за день страниц и названия книг, коим принадлежали эти страницы. Я долго не хотел этого делать: кому какое дело, что я читаю? Я делаю домашние задания, а остальное – моя личная жизнь. Но она талдычила мне об этом дневнике по нескольку раз в день. Когда же я завёл-таки его, я был опять обвинён во лжи: учительница заявила, что семилетний ребёнок не может читать Теккерея, да ещё и по сто-сто пятьдесят страниц в день. Если бы я тогда был больше и умнее, я бы удивился, что ей вообще что-то говорит эта фамилия, но тогда я удивился другому – что такое, чёрт возьми, эти жалкие сто страниц? Она потребовала от меня, чтобы я рассказал, о чём пишет Теккерей. “О том, что абсолютно хороших людей не бывает”, – сказал я. “Расскажи, пожалуйста, подробней”, – сказала она. “Каждый человек, – сказал я, – сделает гадость, если это будет необходимо. Только кто-то это делает часто и так, что смотреть на него противно, а кто-то – так, что этой гадостью залюбуешься, и редко”. “Абсолютно любой человек?” – спросила она, внезапно помрачнев и перестав сюсюкать. “Конечно”, – подтвердил я. “И ты?” “И я тоже”, – сказал я ей. “Кто тебе дал эту книжку?” – спросила она. “Как “кто дал”? Я её сам взял – на полке, в своей комнате”. “У тебя есть своя комната?” “Да. А что?” “Нет. Ничего”. “И ты думаешь, что абсолютно хороших людей не бывает?” “Конечно”, – сказал я, не понимая, зачем ей нужны мои мысли и мнения. “А Ленин?” – вдруг спросила она. “Вдруг” – потому что я не понял, причём тут Ленин. Я промолчал. Она подняла глаза к висевшему над доской портрету и сказала: “Ведь дедушка Ленин никогда не делал ничего плохого”. “Владимир Ильич Ленин мне не дедушка, – огрызнулся я, – Мои дедушки – Георгий Илларионович Свирско и Владимир Васильевич Озимый. А Ленин делал гадости, как и все, причём, в отличие от меня, например, делал их без всякой действительной надобности”. “Ты можешь привести пример?” – спросила учительница. “Да, – сказал я, и передо мной живо встала процедура пожирания медузы в детском саду, – Он заставлял детей есть, когда они этого не хотели”. “Каких детей?” – учительница расширила глаза. “Общество чистых тарелок”, – ответил я ей. Она вдруг совсем не противно улыбнулась и сказала: “Мне сегодня надо будет поговорить с твоими родителями”. “Вы пойдёте ко мне домой?” – удивился я. “Нет, – сказала она, – Я поговорю с ними, когда они придут забирать тебя из школы?” “Они не придут, – сказал я, – Я хожу домой сам, один”. Она очень киношно покачала головой и сказала: “Тогда дай мне твой дневник”. Я дал. Она взяла красную пасту и написала: “Ув. родители! Мне кажется, что вы недостаточно времени уделяете воспитанию вашего сына. Зайдите, пожалуйста, завтра в школу для беседы с учителем”.

Когда я показал дневник папе, он удивился и спросил, что случилось. Я рассказал. Тогда папа взял перо, тушечницу и написал в моём дневнике: “Когда кажется – крестятся”. Пижон. После этого учительница стала ставить мне двойки.