Божьи безумцы

Старуха, с коей посылаю письмо, тоже может вам рассказать. Они схватили здешнего жителя, по имени Жан-Барнуэн, и, прежде чем перерезать ему горло, отрезали ему уши и те части тела, название коих не произносят. В том же селении второму несчастному, но имени Жак Кла, выпустили кишки, так что они волочились по земле; он их поддерживал руками и в таком страшном виде возвратился в дом свой. Но мучители, крадучись, шли за ним и прикончили его на глазах всей семьи. Жена Кла была на сносях, к матери жались двое ребятишек. Убийцы и жену зарезали после мужа. Когда она испустила дух, они заметили, что младенец трепещет во чреве матери, и тотчас вспороли ей живот ножом. Соседка, некая Мари Силоль, вошла, чтобы помочь осиротевшим малым детям, ее тоже убили. Выйдя из деревни, они встретили Пьера Бернара, шедшего со своим десятилетним племянником Жаном. Мальчика они приласкали, стали показывать ему пистолет да объяснять, как из него выстрелить. Дальше — больше, и кончилось тем, что они заставили племянника убить дядю, а потом, перезарядив пистолет, застрелили и племянника. Поблизости от того места схватили они трех девушек, изнасиловали, истерзали их по своему обычаю, потом набили им между ног пороха и взорвали.

Больше сказать о таких делах ничего не могу, сил больше нет и времени не хватает. Добавлю только, а ты передай Жуани имена самых свирепых волков: Пьер Виньо, Антуан Рей, Жан д’Югон, Гийом и Фонтаниль (сего не забывайте!). Заверь его, что в недалеком времени все будут их знать, поскольку они изо всех сил стараются, чтобы стали известны их имена.

Про этих пятерых зверей я слыхала из уст некоего Антуана Прадьеон тоже флорентиец (здесь люди называют мучителей флорентийцами, потому что многие из них жители Сен-Флорена, деревни, что стоит в горах выше Праделя и служит им вроде как бы Ватиканом). Но у Прадье не хватило духу до конца поступать так, как эти звери, и теперь он сам боится разбойников-папистов. Попроси Жуани, нельзя ли пощадить Прадье за то, что совесть в нем заговорила и он по-доброму с нашими людьми обращается. Больше я ничего о здешних делах не знаю, кроме того, что видела я здесь только одно знамя: новорожденного младенца несчастной жены Кла, которого насадили на острие пики и носили по деревне.^{84} Рассчитываю добраться нынче ночью до Сен-Флорена. Буду горячо молить господа, да сохранит он в чистоте и душу мою и все естество, дабы могла я сдержать свое обещание пред тобою, дорогая моя заботка!

Твоя нареченная Ф.

Подумайте о том, что бедная старушка, которая привезет вам письмо, прошла больными своими ногами долгий путь, да еще после тяжких мучений, о коих она вам расскажет. Так вот, если у вас остались деньги из тех, что собрали для нас горожане в Алесе или другие какие, то дайте ей немного, — думается, господь бог за это не прогневается.

Следующие за сим записи сделаны на страницах, вырванных из книги;

листки эти измяты, потрепаны, — несомненно, их долго носили под одеждой на груди.

На лицевой стороне титульного листа напечатано:

ХРИСТИАНСКИЙ СОКРАТ

ТРАКТАТ

мессира де Бальзака

и другие сочинения

того же автора

Напечатано в Париже у Огюстена Курбе в Пале-Рояле.

По королевскому патенту 1652 год.

На обороте идут записи, сделанные рукой Финетты.

Самуил, возлюбленный мой! Прочти глазами слова эти, которые я так хотела бы прошептать тебе на ухо, прильнув сердцем к твоему сердцу, — слова, быть может, последние в жизни моей. Мучителям и в голову не пришло, что я, жалкая крестьянская девушка, знаю грамоте, и у меня не отняли карандаш. Увы! Маленькая и бедная девчонка — вот какой я себя считала. Неправда! Счастливая богачка — вот кем я была. А теперь? Остались от меня только слова, что я пишу, любимый мой, на тех страницах, что выдираю из книги, оказавшейся здесь. На лицевой стороне листков напечатаны жирные литеры, а на обороте теснятся кривые серые строчки каракулей. Вожу карандашом по бумаге, без особой надежды, но с большим трудом и язык от усердия высовываю (даже перед смертью не могу отделаться от этой привычки) и вся обливаюсь потом. (Если увидишь расплывшиеся по бумаге капли, не думай, что это слезы.) Но как ни ломаю себе голову, не могу придумать никакой хитрой уловки, чтобы переправить тебе мои послания.

Продолжение идет на форзаце той же книги,

на котором стоит лишь ex-libris[6] г-на де Сен-Виктора де Каидьяк.

Книга, значит, была украдена в его библиотеке, так как сам дворянин де Кандьяк,

новообращенный католик, был в то время выслан в Монпелье.

Записи Финетты почтительно огибают ex-libris.