Божьи безумцы

Заявляем, что все вышеуказанное — истинная правда и написано по просьбе означенного Вержеза Даниила, дабы свидетельство сие позднее послужило к законному оправданию его самого и памяти о нем, в чем и подписываемся, призывая господа во свидетели.

Жап-Никола Жуани

Жан Гюк

Жак Вейрак

Матъе

Все подписавшиеся, так же как сам Даниил Вержез и Самуил Шабру, по прозванию Писец, составивший сие свидетельство, поклялись перед богом держать сие дело в полной тайне, дабы привело оно к благой цели.

В конце апреля месяца

в Гравасе.

Вот вновь я среди почерневших стен разрушенного отчего дома; его уже нет, и, однако ж, все, что здесь было, только оно и кажется мне настоящим. От недавних дней ничего или почти ничего не осталось, лишь горечь во рту; и ее нисколько не изгнали те немногие каштаны, какие мне выдали вчера из последнего мешка. Зим& подходит к концу, в погребах и амбарах пусто, и нам опять придется спускаться в Долину, а это никогда не приносило нам добра.

Большая пуля мессира де Марсильи пробила сердце бедного нашего Луи из Кабаниса, и он покоится под смоковницей на склоне Бужеса; Крошка исчезла, когда попали в засаду под Праделем, а я потерял свою нареченную и после писем ее из Праделя боюсь, что потерял навеки. Письма эти я перечел еще раз, прежде чем доверить их хранение вместе с другими бумагами толстой стене сушила. Мы везде искали Финетту, мы молились, мы всюду ходили, и чем больше мы голодали, чем больше сердце у нас щемило, тем сильнее дух божий воспламенял нас.

Когда вошли мы в Прадель и Жуани разыграл представление, я готов был признать это забавным, тут уж ничего не скажешь. Но, когда мы назвали себя взводом Тарнодского полка (одеты мы были достаточно хорошо для этого) и прибежавшие в деревню флорентийцы обступили нас и принялись наперебой хвастаться своими подвигами, рассказывать, как они уничтожали гугенотов, я не смеялся; не смеялся я и тогда, когда Жуани, потешаясь над ними, кричал:

— Врете, господа хорошие! Врете! Вы сами еретики. Эй, сержанты, хватай их!

Сколько ни вопили обреченные, что это ошибка, сколько ни приводили доказательств своего ревностного преследования нас, еретиков, Жуани, вдоволь натешившись над ними, всех их предал смерти.

Вот беда! Большинство толстосумов заперлись в замке, а я жаждал поскорее повести там розыски, но Жуани дважды обошел крепостные стены — на таком расстоянии, понятно, чтобы пули в него не попадали (а пуль-то паписты ничуть не жалеют), — и сказал, что вести атаку без пушек не стоит: только шуму наделаешь да зря потратишь и порох, и время, и дни свои молодые.

Как уходили из Праделя, мой крестный Поплатятся все мешкал, все смотрел на крепость, и я, понятно, стоял вместе с ним, не мог отвести взгляд от высоких стен, за коими, несомненно, томилась в темнице его внучка.

В Сент-Андеоль-де-Труйа, куда господь повел нас из Праделя, новое горе ждало меня, ибо бедняга Горластый, надо по правде сказать, свершил там весьма дурной поступок: он нашел под тюфяком могильщика, которого мы вместе с женой расстреляли на католическом кладбище, мешок золота и тотчас притащил его Жуани. К счастью для всех нас, Авраам Мазель и Гюк увидели это.

— Брось сейчас же, несчастный, брось! Это нечистое золото, а дух божий запретил нам касаться нечистого!

Пастух растерялся, однако ж осмелился ответить, что он думал всех обрадовать: ведь у отряда нашего во многом нехватка.

Тогда великий учитель наш Авраам Мазель взял на себя труд внушить ему, что все найденное во время наших вылазок, будь то дароносицы, потиры и прочая утварь, служившая идолопоклонству, суеверию и развращению душ, серебряные сосуды и золотые монеты, — все должно бросать в огонь, как бы мы ни нуждались в самом насущном. Боговдохновенные пророчества нам особо запрещали касаться драгоценностей, брать разрешалось лишь оловянную посуду и весь свинец, какой удастся найти, дабы отливать пули, а посему надо назвать богоугодным делом, если кто разбивает церковные витражи, выламывая соединяющий цветные стекла свинцовый переплет.