Божьи дела (сборник)

Блажен, кого чаша сия миновала!

Кого не казнила жена – повезло!

Жизнь для меня с той ночи, по меткому выражению нашего главного специалиста, трансформировалась в жалкое прозябание: сон пропал (иногда вдруг забудусь!); аппетит исчез (жевал что дадут!); сделался рассеянным, что неизбежно отразилось на работе нашей электростанции (город отныне томился во мраке!); перестал улыбаться при виде детей; и радости – не осталось…

Образ Мананы с ножом налип на глаза, подобно бельму, и мешал видеть свет.

Я по-прежнему считал ее своей музой и матерью моих детей, вот только расслабиться или заснуть в ее присутствии мне уже не удавалось.

Я от нее своих страхов не прятал – она же в ответ вертела большим указательным пальцем у виска.

– Ну зачем мне тебя убивать? – стонала она.

Вот и я задавал себе изо дня в день один и тот же мучительный вопрос: зачем ей меня убивать?..

Молчит.

Очень скоро мы оба с Мананой проснулись (точнее, заснули!) в радушных объятиях приятеля-психотерапевта по кличке Фрейд (как мы его окрестили за сюрреализм и любовь к кокаину).

Минуя нюансы, замечу, что в ходе сеанса глубокого гипноза мы наконец докопались…

О господи, лучше бы мы не копались!

Правильно в народе говорят: не ворошите грязное белье!..

Затравленно озирается по сторонам, словно опасается посторонних ушей.

Оказалось, короче, сто жизней назад (подумать, задолго до Дарвина!) я, старый горилла-самец-сладострастник, жестоко и пошло надругался над юной в ту пору и симпатичной самочкой из семейства гоминидов.

Как будто тогда же Манана (точнее, горилла!) дала себе страшный обет преследовать меня (то есть самца!) до скончания времен.

И опять, как в кино, мы себя наблюдали в образах великих правителей царств, богатых торговцев, знатных вельмож, продажных политиков, жалких простолюдинов, нищих бродяг, оборванцев и пропойц.

За сто жизней мы с ней побывали на всех практически этажах социальной лестницы, знали нужду, голодали, влачили, купались в деньгах, славе и роскоши, и нигде и ни разу она не изменила своей обезьяньей клятве.

Мы с ней неизбежно встречались на разных витках и зигзагах эволюции, и в каждом новом воплощении, со слов все того же Фрейда, ментальное тело Мананы (с ментальным, представьте кухонным ножом!) отделялось от нее и все портило…

Мужчина зажмуривается. Молчит.

– Дала слово – держи! – помню, вдогонку Манане выкрикнул Фрейд, высунувшись по пояс из окна своей клиники на тринадцатом этаже. «Слово гориллы!» – тогда же прочел я в ее обезьяньих глазах…

И опять он поводит плечами, и ежится, и дергается – словно пытается освободиться от пут смирительной рубашки.

Ты скажешь, что мне могло показаться… Ан нет: уже следующей ночью я вдруг различил в темноте две мощные мужские фигуры с носилками…

Устремляет свой крик наверх, адресуя его, похоже, равнодушным небесам.

Две! мощные! мужские! с носилками! две!.. В больничных халатах! мужские! две! с носилками!..

Маргинал

У молельного камня появляется мужчина. Без ноги, без руки, без уха, без глаза, без верхней губы. Садится, молчит. Наконец, разверзает уста, и речь у него странная…

Смотри… я впервые пришел… Ты мне нужен сейчас…

Молчит. Озирает пространство окрест .