Божьи куклы

Да… папа… папа… Сколько ни говори себе, что ты тут ни при чем и он сам выбрал путь – отдалиться от тебя, червячок сомнения, а может быть, неугомонный бес подначивает и подтачивает изнутри, шепча: «Но ты же могла сделать больше? Могла найти слова для того, чтобы он был ближе? Тебе же всего этого было просто не надо, лишние хлопоты… Так гораздо проще, на нет и суда нет: усе, господа присяжные заседатели! А тут теперь турусы на колесах разводить вздумала. Теперь поздно. Папы больше нет, исправить ничего нельзя; понимаешь окончательно и безвозвратно – НЕЛЬЗЯ. Давай-давай, иди: получай наследство, выясняй обстоятельства, суммы, причитающиеся тебе по законному и непреложному праву единственной наследницы. Ты же, собственно говоря, за этим и приехала!» «Нет, – возражала голосу Маришка, – не за этим, вернее, не только за этим. Я так стремилась сюда, назад в мое детство, чтобы прикоснуться к теплу, которое согревало меня здесь, к тем крепким отцовским рукам, которые подбрасывали меня в воздух и всегда обязательно подхватывали за несколько сантиметров от земли… Я хочу узнать, как он тут жил без меня, без нас с мамой, о чем думал, чего хотел…» «Ой-ой-ой! – отвечал голос. – Посмотрите-ка на нее! Подумаешь, как он жил. Да плохо жил: в бедности, в каморке без окон, на чердаке, на таване[19], где десять комнат и один туалет с душем, общественные, засаленные и склизкие от множества человеческой ежедневной телесной грязи. Хых! Ты же помнишь все это из прошлого, только тогда каморка ваша была в два раза больше, но много ли одному надо? А теперь, кроме нескольких квадратных метров земли, так и вообще ничего». «Заткнись!» – твердо сказала Маришка голосу и пошла прочь, уже не оглядываясь на дверь, ведущую для нее уже в никуда, и на до сих пор висевшую сбоку табличку с фамилией отца. Странно, человека уже нет, а написанные на полосочке бумаги буковки, насмехаясь, утверждают обратное.

– Эмми? Леля[20] Эмми?

– Да… Маришка… Боян умер…

– Папа?

– Д-да…

– Когда?

– Сегодня девять дней.

– Почему?

– Сердце. У твоей матери есть свидетельство о разводе с Бояном?

– Не знаю…

– Я у нее спрошу. Ладно.

– Да.

– …

Короткие гудки в трубке оставили чувство недоумения и легкого дискомфорта. Слова не жалили – долетали из какого-то набитого серой ватой пространства, оставляя душное ощущение невозможности вздохнуть полной грудью, сделать хотя бы один большой глоток свежего воздуха; они путались и пересекались, входили в голову и опять исчезали, чтобы вернуться зеркальным отражением, как в детстве, когда, высунув язык, ты выводишь непонятные закорючки и, поднося к бумаге маленький круг зеркала из использованной мамой пудреницы с отломанным витком сочленения, вдруг видишь искомую фразу.

Боль стала доходить гораздо позже.

Через несколько дней.

А потом, превозмогая себя, найдя в себе металлический стержень воли, Маришка металась, обменивая просроченный загранпаспорт на новый, делала документы, визу и убеждала чиновников в необходимости срочно вылететь в Софию из-за смерти отца. Как ни странно, ей шли навстречу и тогда, когда, казалось бы, этого просто не могло произойти. Зачерствевшие на своей неблагодарной работе сотрудники бюрократических волокит и проволочек внезапно поступались «принципами» и совершали невозможное – просто так, без взяток, из вдруг проснувшейся человечности. Зато, прилетев в Софию, Маришка узнала, что леля Эмма пыталась получить наследство, благоразумно умолчав о наличии такового в разговоре с Маришкой и соответственно умолчав же о существовании иного наследника, кроме себя самой, в Судебной палате. Поразившись соотношению отношений «бюрократы – тетя», Маришка встала в позу и отвоевала половину отцовского наследия – полдома в некоем поселке в горах, в часе езды от Софии. Леля была в шоке. Изменившееся и постаревшее, но все еще красивое лицо ее не выражало добрых чувств к давно забытой племяннице, а когда-то… Когда-то в детстве леля Эмма, нежно любимая леля, была такой родной и близкой, щекотала и зацеловывала Маришку до безудержного смеха и колик в животе…

– Ты понимаешь, мам, я бы отдала, я бы все отдала, но зачем она так со мной? За моей спиной? Если бы она сказала правду!

– Мариш, нельзя быть такой наивной. Люди и за копейку удавиться могут. Или удавить.

– Ой, мам, ну это уже глупость.

– А кто тебе сказал, что люди умны и добры?

– Люди разные бывают.

– Бывают. Ну и принимай их такими, какие они есть.

– Может, отдать ей все?

– Ты думаешь, она тебя поблагодарит за это? Нет. И любви ты от нее все равно не дождешься. У Эммы двое взрослых сыновей, а у тебя – дочь. Каждый думает о своих детях, своей выгоде.

– А по-человечески нельзя?

– Не со всеми. Тебе же эти деньги тоже нужны.

– Нужны. Но мне как-то все равно. Главное, папы больше нет, и ничего не изменить.

– Если бы он хотел оставить все Эмме, написал бы на нее завещание. Не забывай, Боян был юристом и всё прекрасно понимал. Он хотел, чтобы что-то осталось и у тебя. Это за период его молчания, за отдаленность от нас, за неумение быть рядом.