Божьи садовники

Последние слова Тодик произнес безотчетно, как ему велело сердце. Но они не были брошены на ветер, ибо Тодик действительно думал, можно ли здесь хоть как-то помочь, – когда вместе с Морти летел обратно через темный, засыпающий город и когда мальчики договорились на время расстаться, чтобы каждый поразмыслил в уединении. Стоя совсем недавно на грязной, пропахшей спиртом кухне, Тодик казался рассеянным, но на самом деле запомнил всю услышанную сегодня пьяную исповедь, и мальчику казалось, будто в ней звучал упрек и ему, и Морти, и всем Божьим слугам. А если какие-то слова его тревожили, Тодик вновь и вновь повторял их про себя; так было и теперь, пока одна-единственная фраза, ничем не примечательная, вдруг обрела для Тодика новый, совершенно неожиданный смысл. Он не был сокрыт в глубине, а, как часто говорят взрослые, лежал на поверхности, но тем сложнее было разглядеть его и принять: так иногда не верится, что зерно, брошенное неглубоко в землю, перезимует, прорастет и, по обетованию Божьему, даст людям много плода. Тодик немедленно поспешил к Морти, который был здесь же, недалеко, и поделился с ним своей догадкой. А поутру, когда только забрезжил рассвет, они уже были вновь возле того самого дома, к которому прилетали накануне и где их ждал новый друг, белокрылый мальчик.

– Я и Морти еще раз побеседуем с твоим подопечным, – сказал Тодик, наклонившись к хранителю и взяв его за руку. – Долго говорить не станем – просто дадим совет: больше мы ничего не способны для него сделать!.. Не знаю, правда, послушает ли он нас, а если даже и послушает, это, быть может, и не спасет его… Но попробовать стоит – так мы оба думаем…

– Только пусть для начала бросит пить! – добавил Морти. – Мы, разумеется, скажем ему и об этом, но ведь не сможем быть возле него все время: у нас свое послушание… Так что помоги ему!.. Он ведь совсем один, и кроме как на тебя, ему больше не на кого опереться. А нет ничего хуже, чем когда человек считает себя одиноким и брошенным. Нельзя пережевывать свои чувства в себе!.. Знаешь, – и тут Морти чуть заметно улыбнулся, – поэтому ты молодец, что все рассказал нам.

Мальчик с белыми крыльями молча кивнул. Он понимал: еще ничего не было решено, и последняя ночь выдалась для него нелегкой. Однако сейчас он почувствовал в себе силы не только уберечь вверенного его заботам человека, но при необходимости и понести бремя других братьев. Так и ему помогали сейчас, и так повелел сам Господь, дабы священнейшая из его заповедей – о любви, которая долготерпит, не превозносится и покрывает все грехи, – не была в пренебрежении вовеки.

* * *

«Спасибо…»

Это слово стояло последним на листке, вынутым из обычной школьной тетради, и нацарапано оно было столь неразборчиво, что за такой почерк учительница наверняка бы выше тройки не поставила. Но это было единственным, что одиннадцатилетний мальчик написал сам, а не надиктовал медсестре, – мальчик, который в ожоговом центре уже не один день боролся с мучительной смертью. Победа казалась еще очень сомнительной и далекой, однако мальчик надеялся, что когда-нибудь бинты снимут с его лица, и тогда он сам, без посторонней помощи прочтет ту книгу, которая теперь помогала ему жить. И сейчас он заочно благодарил написавшего эту книгу человека. Человек этот и сам многое перенес из того, чего другим не пожелал бы, но теперь, читая только что распечатанное письмо, он почувствовал: все его мытарства были не напрасны. И ради этих нескольких строчек благодарности он, пожалуй, согласился бы пройти и через стократ более тяжкие испытания. Мальчик еще признался, что он очень хотел бы уже сейчас получить бумажный вариант с автографом, и человек потянулся к небольшой стопке книг, что стояла возле клавиатуры. Он взял самую верхнюю из них, перевернул обложку, где были изображены двое крылатых мальчишек, и на оборотной стороне написал свое имя и фамилию. Завтра он отнесет эту книгу на почту, а еще через три дня, если ничто не задержит, она окажется в почтовом ящике больницы. Оттуда ее заберет медсестра и отнесет наверх, в самую страшную палату, где лежат дети и откуда мало кто из посетителей способен выйти без слез. Но сами маленькие пациенты почти не плачут, даже когда боль оказывается сильнее лекарства и заставляет вскрикивать по ночам. Ибо в их сердцах, несмотря ни на что, теплится вера – та вера, которая движет горами и которая могущественней всего на земле.

– Папа…

Занятый своими мыслями человек даже не сразу обернулся, и лишь когда его окликнули вторично, ласковым и чуть смущенным голосом произнес:

– Прости, солнышко, я что-то задумался… А ты почему не спишь?

Маленькая девочка приподняла над подушкой голову и лукаво глянула на отца:

– Папа, а ты ведь сейчас сочинял новую сказку, правда? А о чем она будет? Расскажи!..