БОЖЬИ ВОЙНЫ

— А у вас, — бросил он Рейневану и Шарлею, — теперь появилась оказия убедить меня в ваших истинных намерениях. Вы видели, что мы делаем с папскими попами? Ручаюсь, что это пустячок по сравнению с тем, что случается с епископскими шпионами. К таким у нас нет снисхождения, даже если они оказываются родными братьями Петра из Белявы. Так как же? Вы по-прежнему умоляете о помощи, желаете присоединиться ко мне?

— Мы не шпионы! — взорвался Рейневан. — Нас оскорбляют ваши подозрения! И мы вовсе не умоляем о помощи! Совсем наоборот, это мы можем помочь вам! Хотя бы в память о моем брате, о котором здесь много говорят, но лишь одними пустыми словами! Хотите, пожалуйста, я вам докажу, что вы мне ближе, чем вроцлавский епископ. Что вы скажете относительно сведений о готовящемся предательстве? Заговоре? Покушении на жизнь?! В том числе на… вашу.

Амброж прищурился.

— Мою? В том числе? В числе кого же, дозвольте спросить?

— Я знаю. — Рейневан делал вид, будто не замечает отчаянных жестов и мин Шарлея. — Знаю о заговоре, имеющем целью уничтожить руководителей Табора. Умереть должны Богуслав из Швамберка, Ян Гвезда из Вицемилиц…

Штабники Амброжа зашумели. Жрец не опускал с Рейневана глаз.

— И верно, — сказал он наконец. — Любопытные сведения. Действительно, юный пан из Белявы, ты сто́ишь того, чтобы забрать тебя в Градец.

Пока гуситская армия занималась быстрым, шустрым и интенсивным грабежом города Радков, Бразда из Клинштейна, Велек Храстицкий и Олдржих Галада втолковывали Рейневану, в чем суть дела.

— Ян Гнезда из Вицемилиц, гетман Табора, — повествовал Бразда, — распрощался с этим светом в последний день октября. А его последователь, благородный пан Богуслав из Швамберка, отдал Богу душу меньше недели назад.

— Только не говорите, — насупил брови Шарлей, — что оба пали от рук наемных убийц.

— Оба умерли от ран, полученных в бою. Гвезду ранили шипом в лицо под Бладой Возьницей, в преддверии святого Луки, и умер он вскоре. Пан Богуслав был ранен в бою за ракуский город Рец.

— Значит, это не покушения, — состроил насмешливую мину Шарлей, — а чуть ли не естественная смерть для гуситов!

— Не вполне. Потому как, говорю, и тот, и другой умерли спустя некоторое время после ранения. Может, и выкрутились бы. Если б им кто-то яда не подсунул. Странное это, согласитесь, стечение обстоятельств: два крупных таборитских вождя, последователи Жижки, умирают один за другим в течение месяца…

— Для Табора серьезная потеря, — вставил Велек Храстицкий, — а для врагов наших выгода столь велика, что уж и раньше были подозрения. А сейчас, после заявления юного пана Белявы, дело должно проясниться до конца. Полностью проясниться.

— Само собой, — кивнул Шарлей, храня серьезность. — Настолько должно, что при необходимости нашего юного господина Беляву поволокут на пытки. Как известно, ничто так не проясняет подозрения, как раскаленное железо.

— Чего это вы, — усмехнулся Бразда, но как-то малоубедительно. — Никто о таком даже и не думает.

— К тому же, пан Рейнмар, — добавил столь же малоубедительно Олдржих Галада, — брат пана Петра! А пан Петр из Белявы был наш. И вы ведь тоже наши…

— И как таковые, — насмешливо добавил Урбан Горн, — они свободны, верно? Если захотят, могут уйти куда угодно? Хоть бы сейчас? А? Пан Бразда?

— Ну… — заикнулся гетман градецкой конницы. — Того… Нет. Не могут. У меня другой приказ. Потому как, видите ли…

— Опасно тут кругом, — откашлялся Галада. — Мы обязаны вас… хм… строго охранять.

— Ясно. Обязаны.

Все было ясно. Амброж уже больше не интересовался ими и не обращал на них внимания, но они пребывали под постоянным наблюдением и надзором гуситских воинов. Казалось бы, они были совершенно свободны, никто к ним не навязывался, совсем наоборот, относился как к камратам, больше того, их даже вооружили и почти включили в состав легкой Браздовой конницы, насчитывающей теперь, после соединения с главными силами, больше сотни всадников. Но они были под надзором, и недооценивать это факт было невозможно. Шарлей вначале скрежетал зубами и ругался втихую, но потом махнул рукой.

Оставалась проблема нападения на колектора, и о ней ни Шарлей, ни Рейневан не собирались забывать. Или похоронить.

Хоть Тибальд Раабе ловко избегал разговора, в конце концов его приперли к стенке. Вернее — к телеге.

— А что мне было делать? — вспылил он, когда ему наконец дали возможность говорить. — Пан Самсон нажимал! Надо было что-то скомбинировать! Думаете, если б не слух о деньгах, Амброж дал бы нам конников? Ждите! Как же! Значит, надо благодарить, а не кричать на меня! Если б не моя идея, сидели бы вы сейчас в Башне шутов и ждали инквизитора.

— Твоя ложь могла стоить нам жизни. Если б Амброж был пожаднее…

— Если бы да кабы! Надо же! — Голиард поправил сбитый Шарлеем набок капюшон. — Разве я не видел, в какой эстиме был у него Петр? Было ясно, что панича Рейнмара он не тронет. Это во-первых. А во-вторых…

— Что во-вторых?

— Я действительно думал… — Тибальд Раабе несколько раз кашлянул. — Что уж говорить… Я был почти уверен, что именно вы обобрали колектора на Счиборовой порубке.