— Все будет хорошо, — шепнул ему Борис и вышел к краю сцены. Петь изначально он не собирался, но его задрало, что никто не упомянул о погибших пограничниках. Газеты о них тоже не писали, заметив скупо, что потери были и у советской стороны. А ведь сколько ребят сложили головы! Церемонию награждения следовало начать с минуты молчания, но никто об этом даже не подумал. — Пограничникам и мотострелкам, павшим в боях на острове Даманском посвящается, — объявил Борис и кивнул Сергею.
Тот взял аккорд, и Борис начал:
— Встанем…
Первый куплет он пропел негромко, затем начал повышать голос. В исходном тексте он заменил строчку с Господом — здесь этого не поняли бы и не приняли бы.
Первыми встали пограничники во втором ряду. Затем будто волна пробежала по залу — люди поднимались со своих мест и замирали. В первом ряду услыхали позади шум и стали оглядываться. Встал генерал Матросов, за ним — другие генералы и офицеры, последними поднялись руководители края. А Борис пел. Странное, никогда ранее не испытанное чувство, овладело им. Он управлял этими людьми, и все — в том числе генералы и партийные руководители подчинялись ему. Это было восхитительно, и он запел во всю мощь голоса. Даром это не прошло. В груди остро кольнуло — дало знать себя поврежденное осколком легкое, и песню он завершил гораздо тише. Но так вышло даже лучше — он будто стоял у могилы павших.
Когда он смолк, в зале несколько мгновений стояла тишина, а затем аудитория взорвалась аплодисментами. Хлопали бурно, колотили в ладони с размаху. Борис и вставший со стула Сергей, поклонились, но аплодисменты не стихли. Хлопали им долго, наконец, овация стала затихать. Борис взял под руку Сергея, и они спустились в зал. К ним подошли генералы и офицеры.
— Спасибо вам, сынки, — сказал незнакомый Борису армейский генерал-полковник[5]. — Замечательно спели. И отдельно за то, что мотострелков не забыли. Они тоже храбро бились на Даманском и клали свои головы за Родину.
Он пожал им руки. Тоже сделали другие генералы и офицеры. Затем к ним подошли друзья-пограничники. Тоже жали руки, хлопали по плечам — словом, выражали чувства как могли. Борис пребывал в состоянии эйфории. Какую замечательную песню написал Ярослав Дронов, он же Шаман! «А ведь я ее украл, — мелькнула мысль. — Но так нужно, — успокоил он себя. — Ведь не ради денег пел — в память о парнях. Даст Бог, СССР не распадется, не случится этой проклятой войны на Украине, и Ярослав станет сочинять песни исключительно о любви. У него выйдет замечательно…»
Награждение и последующее выступление Бориса и Сергея привело к неожиданным последствиям. Во-первых, в госпиталь пришел корреспондент главной хабаровской газеты «Тихоокеанская звезда», который побеседовал с друзьями. Итогом стал очерк «Герои Даманского», опубликованный официальным органом краевых властей. После этого Бориса и Сергея завалили приглашениями. Их звали выступить перед трудовыми коллективами заводов, приглашали в институты, школы, техникумы. Откликнуться на все эти приглашения было физически невозможно, да и врачи возражали, но кое-где друзья все же побывали. Первым делом — на авиационном заводе в Комсомольске-на-Амуре. Поездка далась нелегко: город находился в 400 километрах от Хабаровска. Для еще не окрепших пограничников — расстояние. Предприятие прислало за ними «Волгу», та везла их почти шесть часов. Переночевали в гостинице, в обеденный перерыв следующего дня выступили перед коллективом (здесь снова пели), в госпиталь вернулись затемно. Усталые, но довольные. В Комсомольске-на-Амуре их разве что на руках не носили. Им говорили теплые слова, с ними фотографировались, обоим на память вручили часы с дарственной гравировкой. Никогда ранее — ни в прошлой жизни, ни в нынешней Борис не ощущал ничего подобного. В свою очередь они поблагодарили партийную и комсомольскую организации завода за помощь раненому пограничнику, и Борис видел, как радостно светились лица заводчан после этих их слов. Удивительная страна!
Побывали они и на предприятиях Хабаровска, выступили перед школьниками и студентами. И везде — восторженные лица, обожание в девичьих глазах. Сергей в этом внимании просто купался. Девушки слали им письма в госпиталь, вкладывая в конверты свои фотокарточки. По прочтению Борис складывал их в тумбочку. Веру это приводило в неистовство. Сцены ревности она не закатывала, но дулась постоянно. Бориса это напрягало, и он решил побеседовать с девушкой. Улучив удобный момент, отловил ее в коридоре.
— Давай поговорим, — предложил санитарке.
— О чем? — насупилась девушка.
— О нашем будущем.
— Нашем? — зацепилась она за главное с ее точки зрения слово.
— Именно, — подтвердил Борис. — Идем в Ленинскую комнату.