Божий мир

Только запрыгнул на подоконник, как вдруг устрашающими прыжками к нему подбежала овчарка. Лаять, однако, не стала, а, напротив, дружелюбно заскулила, заюлилась вся, преданно и весело посматривая на согнувшегося в оконном проёме мужчину.

– Джеки! – властно позвали собаку. – Ты где, дьявол? Чего там унюхал?

Человек приставил палец к губам и шепнул:

– Джеки, гулять. Иди к охраннику. Ну!

Пёс ласково зарычал.

Когда человек опрометью, будто его и не было, скрылся в комнате, легонько прикрыв раму, пёс побрёл к охраннику.

– Чего ты там унюхал, Джеки? – Охранник фонариком осветил окно и кусты, однако ничего подозрительного не обнаружил. Потрепал собаку по загривку: – Померещилось тебе, видимо. На, грызи свою кость!

Человек постоял минуту-другую в зале, прислушиваясь. В доме было так тихо, что слышался шорох потревоженных, не сразу успокоившихся тюлей. Без ощупывания стен и предметов, будто назубок знал маршрут, в кромешной темноте двинулся по коридору. Отворил остеклённую дверь в какую-то с плотно зашторенными окнами комнату. Из громоздкого письменного стола, не копаясь в нём, вынул массивный ключ, подошёл к картине, снял её и точно и беззвучно вставил ключ во встроенный в стену сейф. Вправо-влево крутанул, растворил бронированную дверку – изнутри вспыхнул направленный вниз свет.

Возьмёт человек пачку новеньких долларов, евро или рублей – зачем-то подержит на ладони, обнюхает, помнёт не без нежности, словно бы наслаждаясь её толщиной и упругостью, бережно, как хрусталь, опустит в холщовый мешок. Туда же уложил несколько слитков золота, бархатные коробочки с драгоценностями, увесистую стопку ценных бумаг.

Тем же путём, тяжко прокарабкавшись на ограждение, взопрев и замаявшись, мужчина выбрался на дорогу. С час брёл в стылой тьме. Свернул на тропку, прошёл немного, запихал мешок под сушину, поверженно валявшуюся между сосновой и берёзовой порослью, кое-как забросал прощелину листьями и ветками.

– Говорил я тебе, Александр Иванович, что все – все! – против тебя? – обратился мужчина к кому-то воображаемому. – Не веришь? Ничего: поверишь, простецкая твоя душа! Знай, человек – создание подлое, хитрое и жадное! Всяк жаждет властвовать, жить-поживать в довольствии и богатстве. Запомни: если не ты, так тебя…

Мужчина, оборвав фразу, встряхнул кулаками, будто грозился. Вяло побрёл от сушины назад той же тропой.

Совершенно разбитым, едва ступая, добрался до шоссе. Хватился, что лицо всё ещё закрыто маск-шапочкой, – через силу содрал её, отшвырнул в кювет. Попуткой уехал в город.

2

Александр Иванович Цирюльников, внушительной стати, но болезненно, даже уже как-то старчески огрузневший мужчина лет сорока пяти, хозяин и одновременно директор торгово-промышленной корпорации-холдинга «Благоwest», на такси ближе к полудню вернулся из командировки в свой великолепный трёхэтажный особняк на берегу Иркутского залива.

Он всю дорогу подрёмывал, обессиленно расплывшись туловищем на заднем сиденье. Но вздрогнул, узрев возле ворот своего дома милицейские машины. Хотя и торопливо расплатился, однако дождался какой-то копеечной сдачи от язвительно усмехнувшегося шофёра. Тяжёлой вымученной трусцой вбежал в дом.

– Саша, Саша, нас обворовали! – неуверенно, кажется, даже боязливо приблизилась к Цирюльникову его жена Анастасия. – Понимаешь, кто-то открыл ночью окно… я с детьми спала… собаки не залаяли… – словно бы оправдывалась она.

Он, не дослушав, грубовато отстранил её, ничего не спросил у милиционеров, широкой поступью прошагал к открытому пустому сейфу, кулаком саданул по стене:

– Куда смотрела, дура! – Выхватил из вазы свежие розы: – Я день и ночь пашу как проклятый, а ты тратишь деньги чёрт знает на что! Все гардеробы забиты твоим шмутьём!

– Я что же, должна ходить как оборванка? Муж зарабатывает миллионы, а я буду трястись над каждой копейкой? Ты, Саша, становишься невыносимым. Ты патологически жадный. Ты – больной! Сумасшедший! Псих! Я брошу тебя! Думаешь, твои деньги меня удержат? А вот и нет! Нет! – И Анастасия, тяжко зарыдав, убежала наверх в спальню, с треском захлопнула за собой дверь.

– Где охранники? – не унимался хозяин. – Живо сюда всех!

Двое детей Цирюльникова, сын Гриша, худенький, весь, как затравленный зверёк в клетке, насторожённый подросток от первого брака, и дочка дошкольница Татьянка, насупленно посматривали издали на отца, а он кричал на двоих вытянувшихся перед ним охранников, размахивая кулаком. Трое милиционеров и следователь с криминалистом, растерянные и смущённые, не обрывали Цирюльникова, с преувеличенной старательностью снимали отпечатки пальцев, осматривали окно, фотографировали сейф и его содержимое, что-то записывали. Следователь, сухощавый, в потёртом, с оттянутыми карманами пиджаке, громко покашливал в кулак, с неудовольствием косясь на Цирюльникова; но того, похоже, совершенно не заботило, что в одной комнате с ним посторонние люди, представители закона.