Божий одуванчик

Звонил Валентин. Его голос был с какой-то неестественной хрипотцой.

— А что… — проговорил Илья, — что-то случилось, Валек?

— Случится, — проговорил тот. — У меня нехорошее предчувствие… словно кто-то неотрывно смотрит на меня и не отпускает. Приезжай… есть там у тебя кто, Илюха?

— Брат и Олег.

— При… приезжайте.

— С водкой? — коротко спросил Илья.

— С водкой. Только быстрее… что-то совсем жестко плющит. Такой конкретный мандраж, бля…

Голос Валька задрожал, как натянутая струна, и оборвался: страдалец положил трубку.

— Вот и Валек до смерти напуган, — откомментировал Владимир. — Кажется ему что-то.

Все перешугались, как будто на вас открыли сезон охоты. Валентин ваш, конечно, щемливый лошок… Понаставил запоров на дверь, всякие предохранители и блокираторы, — и все еще боится. Да в его квартиру и ОМОН не вломится…

Даже если захочет. Разве что только я смогу открыть. Да и то много времени и отмычек потребуется.

— Ну что, поехали? — спросил Илья.

— Куда ж деваться…

* * *

…Как уже упоминалось, Антон Малахов, его двоюродный брат Валентин Чуриков и Олег Осокин были однокурсниками — все они учились на четвертом курсе Петербургской финансово-экономической академии.

Нельзя сказать, что их — плюс однокурсника Илью Свиридова сюда же — связывала настоящая дружба, скорее можно было определить их общение как принадлежность к одной компании.

Все они были детьми весьма продвинутых, преуспевающих и влиятельных родителей. Самым благополучным среди них был, возможно, Валентин Чуриков, мать которого занимала важный пост в налоговой полиции, а дядя — Константин Ильич Малахов, — как известно, был первым заместителем Питерского управления ФСБ. Пост номинально не очень-то денежный, но при умелом использовании служебного положения, как говорится, вполне и вполне…

У Валька с семнадцати лет была своя квартира, на шестнадцатилетие мать подарила ему машину, а также гараж к ней.

Впрочем, немногим уступал ему и Антон Малахов.

Валентин Чуриков жил возле набережной в отделанной и обставленной по евростандартам трехкомнатной квартире. Жил один.

Хотя, откровенно говоря, было мало прецедентов, когда на его жилплощади располагалось на ночь меньше двух человек. Валек всегда был очень общительным человеком.

Правда, вместе с тем он отличался таким незавидным качеством, как предельная пугливость, часто перерастающая в откровенную трусость.

Он панически боялся темноты, пустынных улиц, гопов — то бишь бритоголовых граждан гопников, а также лягушек, тараканов, строгих преподавателей и красивых девушек.

Но особенно он боялся милиции.

Вот ее он боялся особенно активно. Когда он шел по улице навеселе, ему за каждым углом чудилось по «поганому мусору».

И это несмотря на то что его дядя и матушка были в состоянии вытащить его даже из СИЗО, не говоря уж о каком-то там «трезвяке».

Мандраж Валентина был весьма частым явлением, и Илья с Олегом даже не обратили бы на это никакого внимания, если бы не смерть их друга.

* * *

В каждом из четырех окон чуриковской квартиры горел яркий свет. Олег и Владимир переглянулись с кривой иронической усмешкой: вероятно, Валентин от страха врубил свет на кухне и во всех трех комнатах.

Впускал, как говорится, лучики света в темное царство панических кошмариков, мечущихся в его маленькой пугливой душе на манер тараканов, потревоженных дихлофосом.

Они поднялись на восьмой этаж и трижды позвонили — на одиночный звонок Валек никогда не открывал, боясь увидеть нежеланного гостя.

Но никто не открыл и на три звонка.

— Может, уснул от страха? — неуклюже пошутил Илья. Владимир же сплюнул и произвел вторую серию звонков.

— Бросайте шашки, его компашки летят с многоэтажек, как стая ромашек… — растерянно прогнусавил Илья слова из известной песни Земфиры, когда не открыли и на этот раз. — Что это еще за дела?

— А может, свет горел не в его квартире? — предположил Владимир. — Может, мы ошиблись…

— Все равно он должен быть дома… — ответил Осокин. — Сам же звонил. Да и не в его духе — стрелы пробивать.

— Может, он куда вышел?

Владимир презрительно скривился: предположение явно не выдерживало ни малейшей критики.

Они спустились и снова взглянули на окна.

Теперь не могло оставаться ни малейших сомнений: свет горел именно в чуриковской квартире.

— А это что за хренота? — внезапно проговорил Илья, щуря близорукие глаза. — Никак у него окно приоткрыто.

— Ну да… это как же… — начал было Олег, но Владимир, в котором интуитивно всколыхнулось нехорошее предчувствие, жестом велел ему замолчать.

— Что, неужели они все с ума посходили? — деревянным голосом отозвался Илья, и местоимение «они» было произнесено так, что Олега невольно передернуло.

Потому что под словом «они» — помимо Чурикова — Свиридов-младший подразумевал еще и Антона Малахова.

От стены отпрыгнула бродячая кошка, Владимир присмотрелся и увидел тело человека. Это был Чуриков…

…Валек лежал в нескольких метрах от стены дома. Судя по позе, у него был сломан позвоночник. Но даже если бы он приземлился на парашюте, это ему не помогло бы.