Божьим промыслом

– У меня шесть сотен людей, – отвечал барон, – еретиков в городе шесть тысяч. Да ещё и среди капитанов стражи есть еретики. Если я сам всё начну, а праведные меня не поддержат, то из города придётся бежать. А я и так сюда еле пролез. Летом город придётся в осаду брать… А на помощь городу ван дер Пильс пожалует… Нет, нет… – он покачал головой, – герцог меня феода лишит, если я с конфузией вернусь. Этот город большой доход ему приносит, тут рисковать нельзя. Так что будем здесь сидеть до весны тихо, пока цу Коппенхаузен не приведет главные силы.

– До весны? – удручённо произнёс Сыч.

Это было неприятное зрелище – крепкий, суровый и опасный мужик сидел перед генералом и печалился из-за бабы. Тот поморщился, даже едва не сплюнул, и сказал раздражённо:

– Зарыдай ещё… – немного подумал и добавил уже успокаиваясь. – Если так волнуешься за волосатый пирог своей жёнушки, так боишься, что кто-то им попользуется, вели ей сюда приехать, денег тебе на дорогу и содержание дам. Больше о том я слышать не хочу. Всё, имей в виду, ты мне нужен тут.

Сыч, чуть подумал и немного оживился после такого предложения, он даже отрезал себе окорока. И, положив его на хлеб, спросил:

– А что мне тут делать?

– Будешь из себя купца изображать.

– Купца? – Фриц немного подумал. – Да, купчишкам тут самое место. Сойду за такого.

– Ходи и спрашивай цены, не гнушайся еретиков, разговаривай с ними, узнавай про товары.

– Понял.

– Особенно интересуйся сдачей амбаров и складов, говори, что собираешься сюда ячмень и овёс поставлять. Откуда будешь возить – не говори. То тайна.

– Ясно.

– И завтра же найди одного человечка… – Волков замолчал, обдумывая, как всё лучше устроить.

– Что за человечек?

– Есть тут купчишка один… Наш человек. Солью торгует на хлебном рынке. Там у него лавка.

– Как звать?

– Зовут его Филипп Топперт, подойдёшь, заговоришь про цены. Дескать, высоки, в общем, сам придумаешь…

– Придумаю, придумаю, – обещал Фриц Ламме, и в том, что он сможет сочинить складную брехню барон не сомневался.

– Спросишь у него про склады, у него есть свои склады где-то на Рыбной улице.

– Ну и что, снять у него склад?

– Нет, разговориться, а потом скажешь, что послал тебя я, а про него мне сказал барон фон Реддернауф. И что я хочу переговорить с ним. Рассчитываю на его помощь. Он наверняка про меня и про мой отряд уже знает. Слышал уже. Думаю, согласится. Если, конечно, барон в нём не ошибся.

– Ага, значит так, – запоминал Сыч, – на хлебной площади лавка торговца солью, зовут его Филипп…

– Топперт, – напомнил Волков.

– Да-да, Топперт, поговорить с ним про склады, а после сказать, что вас прислал барон…

– Фон Реддернауф.

– Ага, фон Реддернауф, и вы хотите с ним поговорить. А где думаете с ним встретиться?

– Говорить будем тут, у тебя, после вечерней службы. Пусть сам назначит день, но скажи, что я хочу встретиться с ним побыстрее.

– Всё запомнил, – произнёс Фриц Ламме.

– Сыч.

– Что?

– Барон очень ценит этого человека. Ты смотри, аккуратнее там, чтобы с ним ничего не случилось злого.

– Насчёт этого не волнуйтесь, экселенц. Тут больше за меня волноваться надобно – как бы он, по глупости какой, а может, и злонамеренно, меня не отправил к палачам.

– Не бойся, я тебя вытащу. Не впервой.

Фриц Ламме ничего не ответил, а только вздохнул тяжко и стал наливать себе; хотел и генералу налить, но тот накрыл стакан рукой: хватит. И сказал, вставая:

– Морда у тебя разбойничья. Сходи к прачке, пусть постирает всё с тебя, башмаки почисть, к цирюльнику сходи, пусть побреет, подстрижёт, и исподнее чистое купи, новое. Дорогое. Ты теперь купец, а не богатый разбойник. Тебе теперь верить должны, а не бояться тебя.

– Уж про то не беспокойтесь, экселенц, – обещал Сыч. – Буду чист, как епископ на пасху.

Впрочем, он всегда это обещал.

Вернувшись в гостиницу уже поздно, он имел разговор со своим слугой Гюнтером. И тот, помогая господину раздеваться и подавая воду для мытья, сказал, что был в городе и искал жильё, но ничего подобного, чего желал господин, за ту цену, что господин был согласен платить, он найти не смог.

– А что смог? – у Волкова, когда он раздевался, из-под колета выпало письмо от барона, в котором тот рассказывал про Брунхильду, и уже, казалось, забытое за хлопотами событие снова стало отравлять настроение генералу.

– У госпожи Хабельсдорф на улице Жаворонков есть дом с хорошим двором и большой конюшней, дом сейчас пустует, там много комнат, комнаты неплохие, есть ковры и гобелены, в них и господ офицеров можно разместить, но она просит четыре с половиной талера в день.

– Это со столом?

– Нет, это без стола, без фуража для лошадей, без воды и без дров для печей и каминов.

Барон морщится: «Четыре с половиной талера… умножить на сто двадцать дней! Чёрт бы побрал этот поганый город!».

Он покосился на не очень свежую перину на своей кровати. Перину с клопами.

– А ты спросил у неё, есть ли в её доме клопы?

– Не спросил, – ответил Гюнтер, подавая ему чистую рубаху, каль и забирая у него полотенце. – Если пожелаете, завтра спрошу.

– Завтра я и без тебя спрошу, – почти обиженно отвечал ему хозяин.

* * *