Сверяться с чужим мнением порой интересно. Хорошо, когда толковый собеседник задает трудные вопросы. А если нет такового, то Шломо сам себя спрашивает. Вопросы прекраснее ответов – от первых веет блаженством, а вторые не утешают.
Шломо беспощаден, подозрителен, нелицеприятен к собственным суждениям – только так можно найти решение. Истина на замке, а ключ к нему – вопросительный знак. Шломо полагал, что вопрос важнее ответа. Правильно заданный вопрос сам наведет на ответ, а то и подскажет, что ответа не существует. Возможно, спрошено неверно, тогда надо придумывать другой вопрос.
Шломо – человек книжный. Из чтения святых фолиантов, коих изучено им множество, он заключил, что они щедры на ответы, но скупы на вопросы. То бишь, на один и тот же вопрос имеются разные ответы – каждый мудрец сочиняет свою книгу. Выбирай на вкус. Задавать же новые вопросы сверх тех, что есть в фолиантах, или не удовлетворяться ни одним из ответов – такое в хасидской среде не приветствуется. Но хуже всего, согласиться с мнением, которое не одобряется твоей общиной. А у Шломо, как на грех, голова неугомонная, и все родит лишние вопросы. Может, поэтому он так любит размышлять сам с собою?
Как человек по-европейски образованный, хасид сей заглядывает и в нечестивые книги тоже. На бренных их листах картина противоположна той, что в писаниях мудрецов. Безбожники только и знают, что задаваться вопросами, среди которых, однако, попадаются перлы. Шломо это больше подходит, потому как за ответом он и сам в карман не полезет. Инакомыслие свое Шломо не выставляет напоказ, ибо умничать – глупо.
Как-то шагал Шломо по любимым местам, устал от ходьбы и мыслей, уселся на пенек у дороги, ведущей в город. Тут идет Шмулик – возвращается домой после легкого трудового дня в счетоводческой конторе у своего нанимателя, богатого торговца. Шмулик всю бухгалтерию играючи держит в голове, расчеты производит в уме, но по настоянию магната-хозяина ведет записи, как требуют того строгие царские ревизоры.
2
– Приветствую тебя, Шломо! – воскликнул Шмулик, – что ты тут делаешь?
– Размышляю, Шмулик, – ответил старший товарищ, – вот, утомили меня мысли, присел отдохнуть.
– Вижу, печален ты, да и пропадал где-то, уж несколько дней я не видал тебя.
– Не встречались мы, так как был я в Доброве, и потому печален.
– Встречался с раби Меиром-Ицхаком?
– Нет, Шмулик. В Доброве я отыскал Давида, того самого, о котором нам давеча рассказывал раби Меир-Ицхак.
– На что тебе Давид понадобился, Шломо?
– Мне хотелось услышать историю его жизни из первых уст.
– Я понял со слов Меира-Ицхака, что Давид – грешник и страдалец.
– А меня Давид убедил, что он истинно раскаявшийся грешник и лишенный надежды страдалец.
– Лишенный надежды?
– Увы, Шмулик! В гибели Урии, в безысходном девстве дочери, в угасании рода, ибо не видать им с женою внуков, в оскудении богатства Давид винит только себя! В покаянных словах он признался мне, что хотел бы прожить жизнь иначе, но такое возможно лишь в мечтах, а в реальности удел его – горе, покуда он ходит по земле, а что будет за горизонтом жизни – то неведомо ему.
– Так мир устроен, друг мой, Шломо! Нельзя вернуть время. Бедствие необратимости. Или у тебя есть какая задумка?
– Задумок у меня – хоть пруд пруди, ты знаешь, Шмулик. Однако не будем забегать вперед. А лучше обратимся к доктрине воздаяния. Хочу нащупать нить, связующую необратимость с воздаянием.
– На Высшем суде на Небесах ждет Давида справедливое воздаяние. Коли истинно раскаяние его, то, кто знает, может, и не закрыта для него дорога в рай?
– Все возможно. Зачастую видим: праведнику худо, а грешнику хорошо. Но не имеем мы права сомневаться в том, что справедливость воли Господа рано или поздно, но непременно восторжествует. Труден вопрос, и много чернил извели мудрецы, и разные мнения высказали, мол, как бы там ни было, а справедливое воздаяние на земле ли, на Небе ли – обязательно настигнет каждого.
– Что нового в этом, Шломо?
– Ничего. Это – известное старое. От меня услышишь новое. Почему, Шмулик, слишком часто случаются беды с богобоязненными, и плывет удача в руки нечестивцев? Я думаю, что не воздаяние, а прихоть случая правит миром. Да, Шмулик, случайность действует вместо меры за меру. На земле – уж точно! Привычные, мы не замечаем, как случайность славно согласуется с рассудком.
– Позволь, а счастливый конец Иова? Разве случайность это?
– Иов умер старцем, насытясь днями. Кабы судьба не уберегла его от ранней кончины, и лег бы он в сырую землю, сраженный горестями и утратами, то не получил бы воздаяния на земле, и стал бы жертвой случая.
– Диковинная трактовка Писания!
– Я не боюсь ереси.
– Выходит, душевные муки Давида – плод слепой случайности?
– Если верно мое предположение, то это так и есть.
– Какая безысходность! Ах, если бы не случайность, и справедливое и немедленное воздаяние действовало на земле, то сколь улучшилось бы человечество!
– Это несомненно! Как знать, а вдруг найдется средство врачевания природы?
– О, придумай что-нибудь, Шломо!