БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

— В принципе — нисколько не изменил. Но это можно делать, если бы существовала другая налоговая система. Вся беда нашего общества заключается в этой самой половинчатости реформ. Театральная же реформа так ведь и не произошла — все театры в России, как были государственными, так и остались!

— Говорят, много новых театров открылось?..

И не только говорят: достаточно взглянуть на анонсы, публикуемые в московских газетах: голова закружится от роскоши подобного «меню» — у нас-то здесь репертуарного театра просто нет…

— Да, много открылось — но ведь открылись они, добившись именно государственного статуса. Есть антрепризный театр, есть несколько так называемых частных театров — но не они определяют сегодня картину театральной жизни в России. Даже самые блистательные антрепризы, в общем-то, носили или чисто коммерческий характер или, с моей точки зрения, были достаточно беспомощны. Поэтому русский театр и сегодня остается репертуарным, тем и отличаясь от западной формулы. И в условиях социума, конечно же, было бы чистым авантюризмом освобождаться от государственной опеки.

Словом, сегодня я не то чтобы поменял свою позицию — просто вокруг меня ничего не поменялось. Если бы всё менялось вокруг, то такого рода формула, может быть, была бы… ну справедливой, что ли. То, что мы зарабатывали, когда цены были другие и был рынок другой, казалось достаточным. Но в конце концов ничего не поменялось, и налоговая система осталась чудовищной: она не поощряет никаких вложений в культуру, она противоестественна, она антирыночна, и в этой ситуации и на этом этапе надо делать всё, чтобы, как зеницу ока охранять старую систему финансовой поддержки государственного театра. Добавлю — при отсутствии цензуры.

— В этой формуле всё же нечто поменялось, — не согласился я. — Поменялась такая её составная часть, как зритель: я имею в виду его материальные возможности. Жить зрителю стало намного трудней, чем раньше.

— Ну, я так уверенно не сказал бы, как ты сейчас это произнес, — Розовский задумчиво складывал и потом, развернув, разглаживал на столе бумажную салфетку.

— Марик, но я говорю это предположительно… Тебе, наверное, виднее.

Когда спасаются в храме…

— Самое поразительное вот что: находясь в Америке, мы каждый день звоним в Москву и выясняем — что там? Как у нас со зрителем? И мне отвечают: у нас проданы билеты на два месяца вперед! Феномен, который я для себя тоже считаю несколько загадочным. Это может быть только в России: в условиях дикого кризиса, при повышении цен на всё, что человеку необходимо, люди продолжают ходить в театр. Во всяком случае, в Театр у Никитских ворот. Мы, правда, не подняли цен. Да и глупо нам сейчас поднимать цены: мы же не имеем рыночной зависимости. Но люди-то не знают этого, они в это не вникают.

Люди приходят к нам, потому что им хочется пойти в этот театр. И они покупают билеты, и они заполняют наши зрительные залы. А происходит это, между прочим, когда основная актерская группа нашего театра, в количестве 22 человек, гастролирует вот уже 40 дней по американским городам. Там идут тоже, может быть, не слабые спектакли — «Дядя Ваня», «Майн-камп-фарс», идут спектакли на двух актеров — «Игра в джин» или «Чаадаев». Кстати, блестящий спектакль — с удовольствием отметил Марк. — Я думаю, это чисто российский феномен, — повторил он.

— Ну, хорошо — это у тебя, у Никитских. А что в других театрах? — вернулся я к своему вопросу.

Ответ Розовского прозвучал для меня несколько парадоксально.

— Я полагаю, что этот кризис — он как раз способствует выживанию театра… Когда возникает опасность, люди бегут в храмы — они спасаются в храме. Так и здесь: такое ощущение, что люди идут не вообще в театр, а в хороший театр и на хорошие спектакли — они ищут духовную опору. Объяснение у меня только это: может, оно немножко романтичное, но я так думаю… Хотя мы и раньше не могли жаловаться. Но сейчас…

Наш театр в августе был в Эдинбурге на фестивале. Когда всё это случилось, когда в стране произошел финансовый обвал, я был просто в ужасе. Мы позвонили в Москву — и немного успокоились. И до сих пор не было ни одного дня, чтобы мы в театре ощутили спад. Это потрясающе! Это удивительно! А что будет дальше — никто не может сказать, в том числе и сами зрители.

— То есть ты перестал опасаться…

— Ты имеешь в виду — будет ли ходить зритель в театр? — не дал мне закончить фразу Марк.

— Сейчас такая ситуация, когда может прийти голод, — вмешалась в разговор Таня, до того молча слушавшая нас и лишь изредка кивавшая головой, как бы соглашаясь с тем, что говорил Марк. — Наш музыкант звонил в Москву друзьям, которые держат бизнес, и они сказали: ты вот сейчас вернешься и поразишься тому, что у нас творится. Люди запасают хлеб — потому что цены просто сумасшедшие.