БП. Между прошлым и будущим. Книга первая

Все это происходило в конце 70-х, а в 80-м он принял приглашение на Радио “Голос Канады”, Лиля уволилась, поехала за ним. Только там они вскоре развелись, Лиля вернулась в Лос-Анджелес, где оставался её пудель, умнейшая собака, Пушкин. Честное слово, он умел улыбаться, этот пёс: я заметил это, когда однажды мы зашли к Лиле с друзьями, ведущими на поводке болонку. Пушкин подошел к ней, обнюхал – и улыбнулся…

Друзья – это были Каган с супругой Тасей – только что перебрались в Калифорнию. Они остались жить в этом доме: Лиля сдала им две комнаты из наличествующих трех, к болонке Пушкин быстро охладел – так, ни любви, ни дружбы, сосуществовали. Потом жильцы съехали, нашли квартиру в “русском” районе города, что при их несовершенном английском было очень кстати. К Соколовым (Лиля взяла фамилию Саши), в годы их совместной жизни, наезжали Лимонов, Цветков Алёша, замечательный поэт, живущий в Вашингтоне, и другие известные поэты и писатели.

Тогда-то, – из сложившегося в редакции портфеля рукописей, я собрал стихи Цветкова, Лимоновские поэтические опыты и забавные поэмки Кости Кузминского, Саша написал предисловие – и вышел сборничек, который получил название “Трое”. Точно, это был 82-й – у меня чудом сохранился единственный экземпляр, его я никому в руки не даю: где остальной тираж – Бог ведает. Часть его, конечно досталась авторам, часть разошлась постепенно по университетским библиотекам. Да и части эти были невелики – в сумме, кажется, составляли пять сотен книжечек.

Свои же стихи, из тех, что не вошли в изданную Проф-фером вторую книгу Саши, он передал мне для «Панорамы» – там они почти все и увидели свет – самобытные, не похожие ни на чьи другие:

…Шел по льду инвалид ,

Костыли его были в крови …

Мало кто сегодня знает стихи Соколова – он никогда отдельно их не публиковал: я, во всяком случае, таких публикаций не знаю, почти все, к тому времени написанные, он включил в эту, вторую книгу – «Между собакой и волком», ставшую вершиной творчества Саши – на тот период. Появившаяся же вскоре «Палисандрия» представилась мне откровенной творческой неудачей – изменой жанру, а может, и самому себе, каким я Соколова знал. Так мне кажется и теперь, годы спустя.

Помотавшись по миру – жил он в Италии, жил в Греции, где сгорел сарай, его временное место ночлега, вместе с новым романом, над которым Саша работал (так он говорил, когда его спрашивали – “а новые книги, где они?”), – Саша оказался в России. Здесь он давал интервью, иногда сам в газетах появлялся со статьями, в которых крайне нелестно отзывался о наших Штатах.

Видел я эти тексты – очень несправедливо ругал Соколов Америку, не по делу, хотя, конечно, всегда есть за что, только у Саши всё получалось как-то неправильно. И – неталантливо. Наверное, он и сам это понимал – вот и спрашивал – не откажусь ли с ним говорить. Не отказался – мало ли какие заскоки у друзей случаются. А мы дружили: я и в Вермонт к нему ездил – там он лыжным тренером одно время прирабатывал, жил неподалеку от Аксеновых (Василий Павлович преподавал в Вермонтской летней школе).

Примерно тогда же довелось мне помочь Саше через газетные связи – нашелся канадский госпиталь, где он родился, и, стало быть, теперь мог претендовать на канадское гражданство. Вскоре он его и получил…

А родиться там ему повезло, поскольку отец Саши служил в советском посольстве в Канаде. Причем повезло дважды: сначала – потому что он успел появиться на свет прямо перед тем, как отец, в числе сотрудников, в полном составе посольства, внезапно бежал из Оттавы вместе с семьей, будучи разоблачен ушедшим “на Запад” шифровальщиком посольства Гузенко. Разоблачили понятно в чём – все они числились в штатах КГБ или в ГРУ. Вот Саше и теперь, вторым везением, удалось найти документы – записи о его рождении.

К слову: папа Саши Соколова, к 75-му уже отставник, председатель профкома Российского общества автомотолюбителей, места моей самой последней – предэмиграционной – службы, требовал исключить меня из профсоюза как изменника родины. “Не имеете права!” – нагло заявил я. – “Как это – не имеем?!” Я приводил подсказанную кем-то из друзей-“отъезжантов” причину: “Если я заболею не будучи членом профсоюза, я не смогу получать деньги по больничному листу, а это против конституции”, – и еще бог знает что я там плёл – терять-то было нечего…

А больше уже неоткуда меня было исключать: партбилет уже в порядке «самоисключения» я сдал в райком незадолго до того, повергнув в столбняк пожилую даму с прической «кукишем» в окошке орготдела. Честное слово, мне даже в какой-то момент стало ее жалко…

Только сейчас не об этом – когда-нибудь вспомню все подробности – и оно того стоит.